Иногда я думал о Гурджиеве,
как об искусном рыбаке или охотнике; случай с дамами и "знаменитое
старое вино" было только одним из многих примеров, в которых он,
по-моему, по крайней мере ставил ловушку или наживлял крючок, а затем с
большим развлечением садился наблюдать жертву, обнаруживающей свои слабости,
после того как ее поймали.
Хотя я чувствовал элемент злобы в этом,
спасительная сила, казалось, заключалась в факте, что, в большинстве случаев,
"жертва" не сознавала того, что случилось. Временами мне казалось,
что этот вид "игры" с людьми был буквально не более, чем
развлечением для него, чем-то, что избавляло его ум от непрерывного
напряжения, в котором он работал. Когда он говорил о таких переживаниях, он
часто упоминал о них, как о "показывании пустоты", которое я не
находил особенным искусством, так как "снижение цены" часто не
замечалось самой мишенью.
С течением времени Гурджиев приобрел множество
репутаций, в том числе репутацию "целителя словом" или, несколько
проще, "чудотворца". Возможно, именно поэтому он часто изо дня в
день консультировал по поводу "жизненных" или "земных"
проблем, несмотря на то, что часто повторял, что его ум никогда не должен
заниматься решением таких проблем. Тем не менее, несмотря на предостережения,
очень многие люди настойчиво требовали его консультаций именно по таким
проблемам, которые казались мне удивительными, смущающими, обычно это
усугублялось еще и тем, что люди, которые советовались с ним, обычно
считались или по крайней мере сами считали себя интеллектуальными и умными
людьми.
Я помню одну женщину, которая с большими расходами для себя (которые,
возможно, не относятся к делу, так как у нее были деньги), совершила поездку
из Америки в Приэре на одну неделю, чтобы проконсультироваться с ним по того
рода проблеме, о которых он так часто заявлял, что они не были в сфере его
деятельности. По прибытии она потребовала немедленного свидания, но ей
сказали, что Гурджиев сможет увидеть ее только вечером и ненадолго. Ей
выделили удобную комнату и через его секретаря известили, что она должна
платить крупную сумму ежедневно за жилье. Ее также предупредили, что с нее
будет дополнительно удержана большая сумма за "консультацию".
Он не
встретился с ней наедине, а приветствовал и встретил ее за обедом в тот вечер
в присутствии всех. В ходе предварительного разговора с ней он сказал, что
понимает важность ее проблемы, и повел себя так, как будто он чрезвычайно
поражен тем, что она совершила такую длительную дорогостоящую поездку именно
для того, чтобы проконсультироваться с ним. Она сказала, что проблема
беспокоила ее долгое время и что она почувствовала, встретив его в Америке
предыдущей зимой, что он был, несомненно, единственным человеком, который мог
помочь ей решить ее проблему. Он ответил, что попробует помочь ей, и. что она
может назначить подходящее время для такой консультации, сообщив его
секретарю. Она продолжала говорить перед всеми собравшимися, что это очень
срочно. Он сказал, что увидит ее как только будет возможно, но что теперь
основным делом дня должен быть обед.
За обеденным столом женщина всячески
проявляла большую взволнованность — курила одну сигарету за другой и много кашляла
— до такой степени, чтобы каждый за столом заметил ее. Отказавшись от всякой
попытки разговора из-за постоянного кашля, Гурджиев отметил, что у нее очень
плохой кашель. Она ответила сразу, довольная, что ей уделили внимание, и
сказала, что это составляет часть проблемы, о которой она хотела
посоветоваться с ним. Он нахмурился, но прежде чем нашел удобный случай
сказать что-нибудь еще, она устремилась вперед. Она сказала, что обеспокоена
своим мужем и что ее курение и кашель были просто "внешними проявлениями",
по ее мнению, этой трудности. Все это время мы все слушали ее (я прислуживал
за столом). Гурджиев неодобрительно посмотрел на нее снова, но она без умолку
продолжала. Она сказала, что сигареты, это знает каждый, были символом
фаллоса, и что она обнаружила, что ее чрезмерное курение и получающийся в
результате кашель были "проявлениями", которые всегда имели место,
когда она имела вышеупомянутую трудность с мужем, добавив, что, конечно, ее
затруднения были сексуальными.
Гурджиев выслушал ее, как он делал это всегда,
очень внимательно и после задумчивой паузы спросил ее, какой сорт сигарет она
курила. Она назвала американскую марку, которую, по ее словам, она курила
годами. Он кивнул, очень задумчиво, на это открытие и после неопределенного
молчания сказал, что он придумал средство или решение, которое было очень
простым. Он предложил, чтобы она сменила сорт сигарет, возможно, хорошо бы
попробовать сорт "Голуаз блю", и что пока на этом разговор
окончен.
Только позже, в гостиной, во время несколько церемонного кофепития,
она экстравагантно превозносила его и сказала, что он, конечно, дал ей
решение — что его метод решения проблем никогда не был очевидным, но что она
поняла его.
Она оставалась в Приэре день или два, купила огромный запас
"Голуаз блю" — столько, сколько закон позволял ей взять в страну
— и, не прося каких-либо дальнейших консультаций, сообщила Гурджиеву, что она
поняла его и вернулась в Америку. Только после ее отъезда Гурджиев упомянул о
ней, как об "одном из тех данных Богом случаев, которые создают
несознательную репутацию для него". Он назначил ей большой гонорар, и
она с радостью заплатила его.
Хотя я и не напоминал м-ру Гурджиеву об этом
случае в то время, но я объяснил этот и другие подобные случаи некоторое
время спустя. В то время он говорил мне, что многие люди — люди с
"моралью среднего класса западного мира" — возражали против его
методов добывания денег, в которых он всегда нуждался для содержания Приэре,
а также многих студентов, которые были не способны заплатить ему чем-нибудь.
Он сказал, почти сердито, что наш вид морали был основан на деньгах; что
единственной вещью, которая беспокоила нас в таких случаях, был факт, что он,
очевидно, извлекал деньги, не давая ничего взамен.
"Всю свою жизнь, —
сказал он убедительно, — я говорю людям, что это работа не для каждого. Если
можно решить проблемы религией или с вашим американским психиатром — это
хорошо. Но люди не слышат, что я говорю; они всегда интерпретируют то, что я
говорю, по-своему, избегая неприятных чувств. Поэтому они должны платить за
хорошее самочувствие. Много раз я говорил, что моя работа не может помочь в
обычных жизненных проблемах, таких, как секс, болезнь, несчастье. Если они не
могут решить такие проблемы сами, тогда моя работа, которая не имеет дела с
такими проблемами, не годна для них. Но такие люди приходят сюда, несмотря на
то, что я говорю, чтобы иметь хорошее настроение; женщина, которая курила
много сигарет, может теперь рассказывать каждому, но особенно своему
"самому", что она советовалась со мной о проблеме, и что я дал
ответ, хотя я и не давал ответа. Поэтому как раз такие люди могут оправдать
свое существование, помогая мне во многих денежных проблемах. Даже с их
глупостью они помогают хорошему делу — моей работе. Это уже достаточная
награда для таких людей.
"В настоящее время у людей есть большая
слабость — они спрашивают совета, но не хотят помощи, хотят только найти то,
в чем уже нуждаются. Они не слушают моих слов — я всегда говорю то, что
намереваюсь, мои слова всегда понятны — но они не верят этому, всегда ищут
другое значение, значение, которое существует только в их воображении. Без
такой женщины, без таких людей вы и многие другие люди в Приэре были бы
голодны. Деньги, которые эта женщина заплатила, — это деньги для еды".
Это был один из немногих раз, когда я слышал его какие-либо
"объяснения" или "оправдания" такой деятельности при его
участии.