Мадам де Зальцманн серьезно больна, и на Мишеля и Жозе свалилась гора забот. Мадам де Дампьер сказала, что сейчас не время для личных встреч. Видимо, мадам де Зальцманн не может говорить. После нашей прошлогодней встречи в декабре в Нью-Йорке я был почти уверен, что занятий с мадам де Зальцманн у меня больше не будет. Мне ясно запомнилось, как она машет мне на прощание, просит вскоре приехать и увидеться с ней, указывает на свою голову и говорит, что она многим хотела бы со мной поделиться.
Группа мадам де Зальцманн, в которой я раньше занимался, собралась сегодня вечером, и мы тихо работали на протяжении сорока пяти минут. Потом все разошлись. Мне кажется, это очень интересно и трогательно; уровень группы очень вырос. Я все время думаю, что я могу сделать для мадам де Зальцманн. Я решил спросить, можно ли просто посидеть рядом с ней, держа ее за руку.
* * *
Во время работы в воскресенье в Мезоне меня попросили про смотреть подборку материалов, которую подготовила калифорнийская группа для «Аннотированной библиографии Гурджиева». Там были очень любопытные материалы, в частности фотографии, сделанные в двадцатые годы. Оказывается, в ноябре 1915 года в «Голосе Москвы» вышла статья, в которой упоминалась мистерия «Битва магов» индийского драматурга Г. Гурджиева! А Гартман, как выясняется, был композитором и дирижером оперы на сюжет Рабиндраната Тагора «Король темной комнаты» (в индийской газете много лет назад это назвали «Король темной палаты»).
Я написал записку Мишелю, в которой говорилось, что я хотел бы попрощаться с мадам де Зальцманн. Даже не прочитав мою записку, он сказал: «Вы, разумеется, должны ее увидеть. Это важно». Он, похоже, не сомневается, что конец близок. Она вот-вот уйдет, вряд ли переживет этот год. Он говорил о том, что в Работе завершается эпоха; первая эпоха миновала со смертью Гурджиева, вторая завершится с уходом его матери. В четыре часа я приехал в дом де Зальцманнов, чтобы повидать ее. В доме ощущалась атмосфера прощания, суровое и глубокое переживание великого перехода.
Из смежной комнаты я слышал, как Мишель объявил мадам де Зальцманн мое имя. Конечно, она его не вспомнила. Он повторил мое имя несколько раз и добавил: «Индус». Я не разобрал, что она ответила. В любом случае он пригласил меня войти и попросил говорить громко, потому что она плохо слышит. Я вошел, сложив руки a l’Indien. Она спросила по-французски: «Как вы поживаете?» Мишель сказал ей, что со мной лучше говорить по-английски. Я запротестовал и уверил ее, что она может говорить по-французски. Мишель вышел из комнаты и оставил нас наедине.
Мадам де Зальцманн сказала с улыбкой, что она может говорить по-английски. Но потом продолжила по-французски: «Я могу говорить по-английски». Она снова спросила, как я поживаю. Я ответил: «Я в порядке, но, похоже, вам тяжело». Она согласилась.
Я напомнил ей, что когда мы в последний раз виделись в Нью-Йорке, она сказала, указывая на свою голову: «У меня тут много всего, о чем я хотела бы вам рассказать».
Очевидно, ее мучила боль. Когда случался приступ, ее лицо искажалось, словно маска, но ее истинное существо оставалось умиротворенным. Что-то во мне сожалело, что я увидел ее в таком состоянии, но нужно знать и понимать законы, которым подчиняется тело. Все великие духовные традиции говорят о том, что человек на самом деле больше, чем его тело. В этом источник нашей надежды, и это отчетливо ощущалось рядом с мадам де Зальцманн. Она сама часто повторяла: «Тело должно служить чему-то высшему, иначе в нем нет смысла. Оно не может служить только себе. Телу суждено погибнуть но оно может послужить чему-то еще».
Я вспомнил, что она сказала несколько лет назад: «Существует энергия, которая ищет выхода. Поэтому она приходит в тело. Если человек работает и помогает этой энергии воплотиться, после смерти эта энергия уходит на более высокий уровень бытия. У энергии разных уровней разные сроки жизни. Энергия высшего уровня не умирает со смертью на низшем уровне. Высшая энергия пребывает в теле, но ее источник – вне тела».
Вне всякого сомнения, в ней произошла великая эволюция высшей энергии. Кто знает, куда теперь лежит ее путь. Наверное, она будет одной из «Поддерживающих-все-части-света» Господь да благословит ее!
Когда пришло время уходить, я сказал: «Разрешите попрощаться и попросить вашего благословения». Она улыбнулась и взяла меня за руку. Я ушел со слезами на глазах. Ей пора покинуть нас, так и должно быть, но мне все равно будет не хватать ее. Нельзя не восклицать вместе с Давидом Псалмопевцем: «Кто есть человек, что Ты помнишь его?»
* * *
На следующее утро, когда я проснулся, безо всякой видимой причины в моей памяти всплыли слова ведического мудреца Уддалки; он спрашивал своего сына Шветакету Арунейя: «Теперь, когда ты сведущ во многих науках и так гордишься собой, сумеешь ли ты услышать то, что вынести невозможно? И увидеть то, что нельзя увидеть?»
В глубине моей души что-то откликнулось словами Ригведы: «Многих рассветов еще не знавала земля».
Париж, апрель 1990