Сейчас, в сороковую годовщину со дня смерти Гурджиева, я снова задумался над словами мадам де Зальцманн о том, что если мы не умираем преднамеренно, мы не можем жить преднамеренно. Что это значит? Что еще важнее: как жить в соответствии с этими словами? Едва ли их можно рационально понять или проанализировать. Кроме того, через опыт умирания нужно проходить в тихой работе.
* * *
Я приехал вчера в Нью-Йорк, совершая свое ежегодное паломничество. За истекший год мадам де Зальцманн, казалось, сильно постарела; ей почти сто один год. И все-таки на встрече старших учеников она говорила с большой силой. Она много раз повторяла, как сложно осуществить связь с высшей энергией. Через работу, особенно вместе с другими, на несколько кратких мгновений можно установить эту связь. И тогда откроется, что нужно делать. Эта связь необходима, даже недолгая, она очень нужна.
Я сказал, что иногда сам удивляюсь тому, что говорю в группах и даже в университетах на публичных лекциях. Когда я работаю в одиночку, я всегда мешаю сам себе, мое эго и напряжение в теле постоянно создают препятствия. Но я могу стать проводником более чистой энергии, если мною кто-то руководит или задает мне вопрос и просит о помощи. Я еще не закончил высказываться, когда она вдруг велела: «Замрите!» Ее слова обладают особой силой. Моя правая рука была поднята. Я постарался не двигаться и удержать то же положение тела, жест, осанку, как в упражнении «замри».
Она впрямую указала мне, что делать. Впечатление это на меня произвело очень сильное и глубокое.
Одна из самых удивительных черт мадам де Зальцманн состоит в том, что рядом с ней можно отчетливо сознавать свое ничтожество и страдать от этого, но не чувствовать себя при этом ущербным. Когда она показывает нам наше ничтожество, в этом нет ничего личного. Она помогает увидеть и преодолеть человеческое. В ее присутствии всегда ощущаешь, что есть надежда, и тебя увлекает возможность предпринять что-то серьезное и достойное истинного человека.
* * *
Когда я пришел на занятие к мадам де Зальцманн, она была глубоко погружена в свои мысли. Ее всегда отличало напряженное и проницательное внимание, но теперь все было иначе. Она спросила у меня, играю ли я на пианино. Я ответил, что нет. Она удивилась и сказала: «Вы раньше что-то делали, и я встречалась с вами очень часто». Я напомнил ей, что в прошлом мы действительно часто работали вместе и иногда говорили о Кришнамурти.
Я снова спросил ее о том, о чем спрашивал на занятии в группе. Видимо, я становлюсь проводником более чистой энергии, когда являюсь учеником или учителем, но мне трудно транслировать эту энергию самому по себе. Мне нужен наставник или подопечный, чтобы открыться чему-то высшему Она сказала: «Мне это очень знакомо».
И снова она погрузилась в себя. Некоторое время спустя она сказала: "Parlez d’autres choses", "Поговорите о другом".
Я спросил: «Вы ощущаете, что по ту сторону смерти?» Мне пришлось перевести вопрос на французский, тогда она его поняла.
«Да, конечно, очень отчетливо». Но больше ничего не сказала на эту тему Немного погодя она произнесла: «Я бываю в разных состояниях, очень высоких, и это позволяет мне видеть многое».
Вдруг она спросила: «Чего вы желаете? Что нам делать?». Я ответил: « Нужно служить чему-то высшему».
« Пользоваться чем-то или служить чему-то?» — спросила она. « Служить чему-то. Но я вижу трудность. У меня нет знания или постоянного внимания».
Уходя, я взял обе ее руки в свои. Она сидела на диване я встал перед ней на колени, держа ее за руки, сложив руки перед собой, словно в индийском жесте приветствия. Я сказал: «Мне кажется, что я в Индии», – и в моем мозгу промелькнула мысль, что мне следует коснуться ее стоп, как это принято в Индии. Она в ответ очень тепло улыбнулась.
* * *
В другой раз, когда я приехал на встречу с мадам де Зальцманн, она смотрела фильм о танцах. Экранная версия фильма была уменьшена до размера видео, и от этого изображение стало вытянутым. Я сел и посмотрел остаток фильма вместе с ней. Когда картина закончилась, она сказала: «Это было по-другому. Совсем по-другому».
Я поинтересовался, понимали ли на самом деле те, кто работал с ней над танцами, как и для чего надо выполнять движения. Она сказала: «Они не понимают, как трудно исполнять танцы правильно».
Я спросил, довольна ли она последним фильмом. «Я не могу сказать, что довольна». Затем она замолчала и на какое-то время задумалась.
Я спросил у нее, есть ли что-то, что продолжается после смерти. «Бывает по-разному. Не для всех. Но если работать, можно развить в себе то, что не умрет после смерти тела». И снова она замолчала и ушла в себя.
Немного погодя она спросила у меня: «Что вы делаете? Как работаете? Что вас интересует?»
Я сказал, что пытаюсь достичь гармонии между умом и телом, и что иногда у меня возникает сильное ощущение в области спины. Но в общем мне не удается установить достаточно прочную связь. «Мне нужно знание твердое и существенное, чтo-то, к чему я могу прикоснуться, что могу ощутить на вкус, напитаться. Не ментальное знание».
Эти слова вызвали у мадам де Зальцманн интерес, и какое-то время мы по-настоящему общались. Потом она повторила, что необходимо понимать, насколько трудно по-настоящему работать. Затем она спросила: «Что вас интересует в жизни?»
Я ответил, что меня интересуют священные слова (я употребил выражение «les mots sacre», потому что не был уверен, что правильно помню, как по-французски «писания»), такие как Евангелие и Бхагавадгита. Я сказал, что они порой находят во мне глубокий отклик. «Я это хорошо понимаю», – произнесла она.
Она не торопила меня уйти, но где-то час спустя я решил, что пора. Когда я поднялся, чтобы попрощаться, она спросила, куда я ухожу и надолго ли. Я ответил, что надолго. Она настояла на том, чтобы встать с дивана и проводить меня до лифта. Она повторила не один раз, что нам необходимо встретиться. «Я надеюсь, мы увидимся вскоре опять. Необходимо быть вместе. Когда я увижу вас снова?» Я сказал: «Возможно, через несколько месяцев в Париже». «О, это очень нескоро. Может, будет уже поздно. Приезжайте раньше. У меня тут многое, – она указала на свою голову, – о чем я должна рассказать вам».
Приехал лифт, и она помахала мне рукой. «Спасибо! До свидания, мсье». Я тоже сказал: «Au revoir», – и был рад, что двери лифта закрылись, потому что у меня в глазах стояли слезы. Мы, видимо, стали одной семьей. На вид хрупкая женщина, но исполненная внутренней силы, говорит мне «спасибо» и машет Рукой на прощание – этот образ запечатлелся в моем сердце.
Я ощутил глубокую благодарность к ней и к Работе. Впервые я понял слова святого Павла: «Это необходимая обязанность моя, и горе мне, если не благовествую!» После встречи с мадам де Зальцманн и после того, что вы были ее учеником, У вас нет выбора: вы обязаны работать.
Галифакс, октябрь 1989 Нью-Йорк, декабрь 1989