Трудность передачи «объективных истин»
обычным языком. — Объективное и субъективное знание. — Единство в многообразии.
— Передача объективного знания. — Высшие центры. — Мифы и символы. —
Словесные формулы. — «Как вверху, так и внизу». — «Познай самого себя!» —
Двойственность. — Преобразование двойственности. — Линия воли. — Четверица. —
Пятерица. — Конструкция пентаграммы. — Пять центров. — Печать Соломона. —
Символика чисел. геометрических фигур, букв и слов. — Дальнейшие образцы
символики. — Правильное и неправильное понимание символов. — Уровень
развития. — Союз знания и бытия: Великое Делание. — «Никто не может дать
человеку того, чем он не обладал раньше». — Достижение только благодаря
собственным усилиям. — Различные известные «линии», пользующиеся символогией.
— Данная система и её место. — Один из главных символов учения. — Энеаграмма.
— Закон семи в его единстве с законом трёх. — Рассмотрение энеаграммы. —
«Того, что человек не может вложить в энеаграмму, он не понимает». — Символ в
движении. — Переживание энеаграммы в движении. — Упражнения. — Универсальный
язык. — Объективное и субъективное искусство. — Музыка. — Объективная музыка
основана на внутренних октавах. — Механическое человечество может иметь
только субъективное искусство. — Различные уровни человеческого бытия.
Существовали пункты, к которым Гурджиев
неизменно возвращался в беседах после окончания лекций, куда допускались
посторонние. Первым был вопрос о вспоминании себя и о необходимости
постоянной работы над собой для его достижения; вторым — вопрос о
несовершенстве нашего языка, о трудности передачи «объективных истин» нашими
словами.
Как я уже упоминал, Гурджиев употреблял
выражения «субъективный» и «объективный» в особом смысле, принимая за основу
«субъективное» и «объективное» состояние сознания. Всё наше обычное знание,
основанное на общепринятых методах наблюдения и проверки, все научные теории,
выводимые из наблюдений над доступными нам фактами, созданные в субъективных
состояниях сознания, он называл субъективными. Знания, основанные на
древних методах и принципах наблюдения, знание вещей в себе, знание,
сопровождающее «объективное состояние сознания», знание Всего — было
для него объективным знанием.
Я попытаюсь передать следующий материал,
насколько я его помню, пользуясь частично заметками московских учеников, а
частично — моими собственными заметками о петербургских беседах.
— Одна из центральных идей объективного знания,
— сказал Гурджиев, — это идея всеобщего единства, единства в многообразии. С
древнейших времён люди, понимавшие смысл и содержание этой идеи и видевшие в
ней основу объективного знания, стремились найти способ передать эту идею в
форме, доступной для других. Последовательная передача идей объективного
знания всегда была частью задачи тех, кто обладал этим знанием. При этом идею
всеобщего единства, как фундаментальную и центральную идею объективного
знания, необходимо передать в первую очередь — и передать с максимальной
полнотой и точностью. А для этого данную идею нужно воплотить в таких формах,
которые обеспечили бы её правильное восприятие и позволили бы избежать
возможных искажений и нарушений. С этой целью от людей, которым передавались
эти идеи, требовалось пройти определённую подготовку, а сами идеи давались
или в логической форме (например, в философских системах, старавшихся
определить «фундаментальный принцип», или «архэ», из которого проистекает всё
остальное), или в религиозных учениях, которые внушали элементы веры и
вызывали волну эмоций, возносящих людей на уровень «объективного сознания».
Те и другие попытки, более или менее успешные, с древнейших времён проходят
сквозь всю историю человечества. До нашего времени они дошли в форме
религиозных и философских убеждений, которые, подобно монументам, отмечают
попытки соединить мысль человечества с эзотерической мыслью.
«Но объективное знание, включая идею единства,
принадлежит объективному сознанию. Формы, выражающие это знание, будучи
восприняты сознанием субъективным, неизбежно искажаются и вместо истины
создают всё большие и большие заблуждения. Объективное сознание способно
видеть и чувствовать всеобщее единство. Но для субъективного сознания мир
расколот на миллионы отдельных, не связанных между собой явлений. Попытки
связать эти явления в какого-то рода философскую и научную систему ни к чему
не приводят, потому что люди не в состоянии воссоздать идею целого,
отправляясь от отдельных фактов, и не способны постичь принцип разделения
целого, не зная законов, на которых основано такое разделение».
«Тем не менее, идея всеобщего единства
существует и в интеллектуальном мышлении; но такую идею в её отношении к
многообразию невозможно ясно выразить в словах или логических формах: всегда
остаётся непреодолимая трудность языка. Язык, построенный посредством
выражения впечатлений множественности в субъективных состояниях сознания,
никогда не сможет с достаточной точностью, полнотой и ясностью передать идею
единства, которая для объективного сознания является простой и очевидной».
«Понимая несовершенство и слабость обычного
языка, люди, обладавшие объективным знанием, пытались выразить идею единства
в «мифах» и «символах», в особых «словесных формулах», которые, передаваясь
без изменений, передавали идею из одной школы и из одной эпохи в другую».
«Уже было сказано, что в высших состояниях
человеческого сознания работают высшие психические центры — «высший
мыслительный» и «высший эмоциональный». Цель «мифов» и «символов» заключалась
в том, чтобы, воздействуя на высшие центры человека, передать ему недоступные
интеллекту идеи — причём в таких формах, которые исключили бы возможность
неправильных толкований. «Мифы» предназначались для высшего эмоционального
центра, «символы» — для высшего мыслительного. В силу этого обстоятельства
все попытки понять или объяснить «мифы» и «символы» умом, с помощью формул и
выражений, которые суммируют их содержание, заранее обречены на неудачу.
Всегда можно понять что-либо, однако только при посредстве соответствующего
центра. Но подготовку к принятию идей, принадлежащих объективному знанию,
следует производить в сфере обычного ума — лишь надлежащим образом
подготовленный ум может передать эти идеи высшим центрам, не вводя в них
чуждые элементы».
«Символы, употреблявшиеся для передачи идей
объективного знания, включали диаграммы основных законов вселенной; они не
только передавали знание, но и указывали пути к нему. Изучение символов, их
построения и значения составляло важную часть подготовки к обретению
объективного знания и само по себе являлось проверкой, ибо буквальное и
формальное понимание символов делало невозможным дальнейшее получение
знаний».
«Символы делились на основные и подчинённые;
первые выражали собой принципы отдельных областей знания; вторые — природу
сущности явлений в их отношении к единству».
«Среди формул, сводящих воедино содержание
многих символов, одна имела особое значение, а именно: формула «Как вверху,
так и внизу», взятая из «Изумрудной скрижали» Гермеса Трисмегиста. Эта
формула утверждает, что все законы космоса можно обнаружить в атоме или в
любом другом явлении, существующем как нечто целое, согласно известным
законам. Тот же смысл заключён в аналогии между микрокосмом, или
человеком, и макрокосмом, вселенной. Основные законы триад и октав
проникают собою всё, и их следует изучать одновременно в мире и в человеке.
Но по отношению к самому себе человек является более близким объектом
изучения и познания, нежели мир явлений за его пределами.
Поэтому, стремясь к познанию вселенной, человек
должен начать с изучения самого себя, с понимания основных законов в самом
себе».
«С этой точки зрения другая формула — «Познай
самого себя!» — полна особенно глубокого смысла и является одним из символов,
ведущих к познанию истины. Изучение мира и человека помогают друг другу.
Изучая мир и его законы, человек изучает себя, а изучая себя, изучает мир. В
этом смысле, каждый символ учит нас чему-то о самих себе».
«К пониманию символов можно подойти следующим
образом. Изучая феноменальный мир, человек прежде всего видит во всём
проявление двух принципов, один из которых противоположен другому; эти
принципы в соединении или в противоположности дают тот или иной результат,
т.е. отражают существенную природу принципов, создавших их. Это проявление
великих законов двойственности и троичности человек видит одновременно
в космосе и в самом себе. Но по отношению к космосу он всего-навсего зритель,
который видит только поверхность явлений, движущихся в разных направлениях,
хотя ему кажется, что они движутся только в одном направлении. По отношению к
самому себе его понимание законов двойственности и троичности может вылиться
в практическую форму, а именно: поняв эти законы в самом себе, он может, так
сказать, свести проявление законов двойственности и троичности к постоянной
линии борьбы с самим собой на пути к самопознанию. Этим он вводит линию
воли, во-первых, в круг времени, а потом и в цикл вечности, завершение
чего создаст в нём великий символ, известный под названием печать Соломона».
«Передача значения символов человеку, не
достигшему понимания их в самом себе, невозможна. Это звучит парадоксально,
но значение символа и раскрытие его сущности даётся только тому, кто, так
сказать, уже знает, что содержится в этом символе; лишь такой человек способен
это понять. А затем символ становится для него синтезом его знаний и служит
для выражения и передачи его знания точно так же, как он служил человеку,
который его создал».
«Более простые символы:
или числа 2, 3, 4, 5 и 6, которые их выражают,
определённым образом связаны с внутренним развитием человека; они показывают
различные стадии на пути самосовершенствования человека и уровня его бытия».
«Человека, в его нормальном, естественном для
него состоянии, принимают за двойственность. Он целиком состоит из
двоиц, или «пар противоположностей». Все ощущения человека, впечатления,
чувства, мысли, делятся на положительные и отрицательные, полезные и вредные,
нужные и ненужные, хорошие и дурные, приятные и неприятные. Под знаком этого
разделения протекает и работа центров. Мысли противостоят чувствам.
Двигательные импульсы противостоят инстинктивному желанию покоя. Под влиянием
двойственности протекает вся жизнь человека, все его восприятия, все реакции.
Любой человек, который хотя бы немного наблюдает за собой, может видеть эту
двойственность в самом себе».
«Но двойственность оказывается переменчивой;
сегодняшний победитель завтра будет побежден; то, что ведёт нас сегодня,
завтра становится второстепенным и подчинённым. И всё в равной степени
механично, не зависит от воли, не ведёт ни к какой цели. Понимание
двойственности в самом себе начинается с понимания механичности, с понимания
разницы между тем, что механично, и тем, что сознательно. Этому пониманию
должно предшествовать разрушение самообман, в котором живёт человек, даже
самые механические свои действия считающий произвольными и сознательными, а
самого себя — единым и целостным».
«Когда самообман разрушен, когда человек
начинает видеть разницу между механическим и сознательным в самом себе,
начинается борьба за реализацию сознания в жизни, за подчинение механического
сознательному. Для этой цели человек пытается принять определённое решение, исходящее из сознательных мотивов, в противовес механическим процессам,
протекающим согласно законам двойственности. Созданием постоянного третьего
принципа человек преобразует двоицу в троицу».
«Укрепление этого решения, постоянное и
безошибочное привнесение его во все те события, где ранее действовали
случайные нейтрализующие друг друга «толчки», приводившие к случайным
результатам, создаёт постоянную линию результатов во времени и преобразует
троицу в четверицу. Следующая стадия, преобразование четверицы в пятерицу
и построение пентаграммы, имеет не одно, а несколько значений даже по
отношению к человеку. Из этих значений усматривается прежде всего самое,
бесспорное, которое относится к работе центров».
«Развитие человеческой машины и обогащение
человеческого бытия начинается с нового и непривычного функционирования этой
машины. Мы знаем, что у человека есть пять центров: мыслительный,
эмоциональный, двигательный, инстинктивный и половой. Преобладающее развитие
любого центра за счёт других порождает чрезвычайно односторонний тип
человека, неспособный к дальнейшему развитию. Но если человек приводит
внутреннюю работу пяти центров к гармоническому согласию, тогда он «замыкает
внутри себя пентаграмму» и становится законченным типом физически
совершенного человека. Полное и правильное функционирование пяти центров
приводит их к единению с высшими центрами, которые вводят недостающие
принципы и непосредственно и постоянно связывают человека с объективным
дознанием и объективным знанием».
«Тогда человек становится «шестиконечной
звездой», т.е., обретя независимость и завершённость в самом себе и
будучи заключённым в круг жизни, он изолирован от чуждых влияний или
случайных толчков; он воплощает собой печать Соломона».
«В данном случае серия символов 2, 3, 4, 5, 6
объясняется в приложении лишь к одному процессу. Но даже это объяснение
неполно, так как символ невозможно объяснить полностью. Его можно только
пережить — таким же образом, как необходимо пережить идею самопознания».
«Процесс гармонического развития человека можно
рассмотреть и с точки зрения закона октав. Закон октав даёт другую систему
символов. Согласно закону октав, каждый завершенный процесс есть переход ноты
«до» через серию последовательных тонов в «до» следующей октавы. Семь
основных тонов октавы выражают закон семи. Добавляя сюда «до» следующей
октавы, иными словами, увенчивая процесс, мы получаем восьмую ступень. Семь
фундаментальных тонов с двуми «интервалами» и «добавочными толчками» дают
девять ступеней. Если включить сюда «до» следующей октавы, мы получим десять
ступеней. Последняя, десятая ступень представляет собой конец предшествующего
и начало нового процесса. Таким образом, закон октав и выражаемый им цикл
развития включают в себя числа от единицы до десяти. В данном пункте мы
подходим к так называемой символике чисел. Символику чисел невозможно
понять без знания закона октав и без ясного понимания того, как октавы
выражаются в десятичной системе и наоборот».
«В западных системах оккультизма существует
метод, известный под названием «теософского сложения», т.е. определение чисел,
состоящих из двух и более цифр, суммой этих цифр. Для людей, не понимающих
символики чисел, такой числовой метод кажется совершенно произвольным и
бесполезным. Но для человека, который понимает единство всего сущего и
владеет ключом к этому единству, метод теософского сложения обладает глубоким
смыслом, так как он погружает всё многообразие в фундаментальные законы,
которые управляют этим многообразием и выражены в числах от единицы до
десяти».
«Как было указано ранее, числа связаны в
символогии с определёнными геометрическими фигурами и взаимно
дополняют друг друга. В каббале употребляется также символика букв и в
сочетании с нею — символика слов. Сочетание четырёх методов символики,
т.е. чисел, геометрических фигур, букв и слов, даёт усложнённый, но более
совершенный метод».
«Кроме того, существует символика магии,
символика алхимии и символика астрологии, а также система символов
Таро, которая соединяет их в одно целое».
«Каждая из этих систем может служить средством передачи идеи единства. Но в руках невежественного и некомпетентного человека, хотя бы
и исполненного благих намерений, символ становится «орудием заблуждения».
Причина этого заключается в том, что символ никогда нельзя брать в
окончательном и определённом смысле. Выражая законы единства в бесконечном
многообразии, символ обладает бесчисленным множеством аспектов, в которых его
можно рассматривать; и от человека, подходящего к нему, требуется умение
видеть его сразу с нескольких точек зрения. Символы, переложенные в слова
обычного языка, становятся в нём инертными, тёмными и легко превращаются в
«собственную противоположность»; их смысл ограничивается узкими
догматическими рамками, а в толковании не даётся даже относительного простора логического рассмотрения предмета. Причина этого — в буквальном
понимании символов, в приписывании символам единственного значения. Истина
опять-таки окутана внешним покрывалом лжи, и чтобы открыть её, требуются
огромные усилия отрицания, в которых теряется смысл самого символа. Хорошо
известно, какие заблуждения возникали из символов религии, магии, алхимии, в
особенности магии, у тех, кто принимал их буквально и только в одном
значении».
«А вот правильное понимание символов не может
вести к спорам. Оно углубляет знание, оно не может оставаться теоретическим,
потому что усиливает стремление к реальным результатам, к единению, знания и
бытия, к Великому Деланию. Чистое знание передать невозможно; когда
оно выражено в символах, оно прикрыто ими, как неким покровом; хотя для тех,
кто желает и умеет смотреть, этот покров становится прозрачным».
«В этом смысле можно говорить о символизме
речи; однако такой символизм не каждому понятен. Понять внутренний смысл
того, что говорится, можно только на определённом уровне развития и лишь при
соответствующих усилиях, соответствующем состоянии слушающего. Но, слыша
новые для него вещи, человек, вместо того чтобы сделать усилие их понять,
начинает спорить или отрицать их, сохраняя по отношению к ним мнение, которое
он считает верным, но которое ничего общего с ними не имеет; таким образом он
теряет все шансы приобрести нечто новое. Для того, чтобы уметь понимать речь,
когда она становится символической, существенно научиться сначала слушать и
знать, как надо слушать. Любая попытка буквального понимания там, где речь
имеет дело с объективным знанием и со связью единства и многообразия, заранее
обречена на неудачу и в большинстве случаев ведёт к дальнейшим заблуждениям».
«На этом следует остановиться, так как
современное интеллектуальное воспитание насыщает людей склонностью искать логические
определения и доводы против всего, что они слышат; сами того не понимая, люди
как бы бессознательно сковывают себя своим желанием точности в тех сферах,
где, в силу самой их природы, определения, кажущиеся точными, означают
неточность значения».
«Вследствие такой тенденции нашего мышления
часто случается, что точное знание, касающееся деталей, будучи сообщено
человеку до того, как он приобрёл понимание сущности какой-то вещи, делает
для него затруднительным понимание этой сущности. Это не значит, что на пути
подлинного знания нет точных определений; наоборот, они только там и
существуют, но они весьма отличаются от того, чем мы их обычно считаем. И
если кто-то предполагает, что он может идти по пути самопознания,
руководствуясь точным знанием всех деталей, если он надеется получить такое
знание, не усвоив полученные указания о своей работе, тогда ему необходимо
понять, что он не обретёт знания, пока не совершит необходимых усилий, что он
сможет достичь того, что ищет, только самостоятельно, посредством собственных
усилий. Никто не даст ему то, чем он не обладал раньше; никто не сделает за
него работу, которую он должен сделать сам. Всё, что может за него сделать
другой, — это дать толчок к работе; и с этой точки зрения правильно
воспринятый символизм играет для нашего познания роль такого толчка».
«Ранее мы говорили о законе октав, о том, что
любой процесс, в каком бы масштабе он ни происходил, полностью определён в
своём постепенном развитии законом структуры семитонной гаммы. В связи с этим
было указано, что любая нота, любой тон, если его взять в другом масштабе,
вновь представляют целую октаву. «Интервалы» между «ми» и «фа» и между «си» и
«до», которые нельзя заполнить энергией действующего процесса и которые
требуют внешнего «толчка», так сказать, внешней помощи, в силу самого этого
факта связывают одни процессы с другими. Отсюда следует, что закон октав
связывает все процессы во вселенной; и для того, кто знает масштабы переходов
и законы октав, это даёт возможность точного познания любого явления в его
сущности и во взаимоотношениях со всеми связанными с ним предметами и
явлениями».
«Для объединения в одно целое знания,
связанного с законом октавы, существует символ, имеющий форму круга,
разделённого на девять частей, с линиями, соединяющими в определённом порядке
девять точек на окружности».
«Прежде чем переходить к изучению этого
символа, важно понять некоторые аспекты учения, которое им пользуется, равно
как и отношение данного учения к другим системам, использующим для передачи
знания символический метод».
«Чтобы понять взаимосвязь этих учений,
необходимо помнить, что пути, ведущие к познанию единства, направлены к нему
подобно радиусам круга: чем ближе они к центру, тем более приближаются друг к
другу».
«Как следствие этого, теоретические положения,
которые составляют основу одной линии, иногда удаётся объяснить с точки
зрения положений другой линии и наоборот. По этой причине нередко можно
установить некоторую промежуточную линию между двумя соседними. Но при
отсутствии полного знания и понимания основных линий такие промежуточные пути
легко могут привести к смешению линий, к путанице и ошибкам».
«Из главных более или менее известных линий
можно назвать четыре: еврейскую, персидскую, египетскую и индийскую. Причём,
из последней линии мы знаем только философию, а из первых трёх — только части
теории».
«В добавление к этим линиям есть ещё две,
известные в Европе, а именно: теософия и так называемый западный
оккультизм, возникшие в результате смешения основных линий. Обе линии
содержат в себе зёрна истины, но ни одна не обладает полным знанием, и потому
попытки добиться практического их осуществления дают только отрицательные
результаты».
«Учение, теория которого излагается здесь,
совершенно самостоятельно и независимо по отношению к другим линиям; до настоящего
времени оно оставалось совершенно неизвестным. Подобно другим линиям, оно
пользуется символическим методом, и одним из его главных символов является
фигура, которая уже упоминалась: круг, разделённый на девять частей. Этот
символ имеет следующую форму»:
«Круг разделён на девять равных частей; шесть
точек соединены фигурой, которая симметрична по отношению к диаметру,
проходящему через наивысшую точку деления окружности. Далее, наивысшей точкой
разделения является вершина равностороннего треугольника, соединяющего те
точки деления, которые не входят в конструкцию первоначальной сложной
фигуры».
«Этот символ невозможно встретить при изучении
«оккультизма» — ни в книгах, ни в устной передаче. Те, кто знает, придавали
ему такое значение, что сочли необходимым сохранить его познание в тайне».
«В литературе удаётся встретить только намёки и
частичные его изображения. Так, можно встретить рисунки вроде таких»:
«В книге С. Карпа «Этюды о происхождении и
природе Зохар» есть рисунок круга, разделённого на девять частей со следующим
описанием: Если умножить 9 на 9, результат будет показан цифрой 8 на левой
стороне и цифрой 1 на правой; точно так же 9х8 даёт произведение, показанное
цифрой 7 на левой и цифрой 2 на правой стороне; то же и в случае 9 X 6.
Начиная с 9х5, порядок становится обратным, т.е. цифры, изображающие единицы,
оказываются на левой стороне, а изображающие десятки — на правой».
«Символ, имеющий форму круга, разделённого на
девять частей, с линиями, которые соединяют их, выражает закон семи в его
сочетании с законом трёх».
«Октава содержит семь тонов, а восьмой является
повторением первого. Вместе с двумя «добавочными толчками», которые заполняют
«интервалы» «ми-фа» и «си-до», существует всего девять элементов».
«Полная конструкция этого символа, которая
связывает его с полным выражением закона октав, более сложна, чем указанная
выше. Но даже и данная конструкция раскрывает внутренние законы одной
октавы, указывая также метод познания сущности какой-либо вещи,
рассматриваемой самостоятельно».
«Изолированное существование предмета или
явления представляет собой замкнутый круг вечно возвращающегося и непрерывно
текущего процесса. Круг и символизирует этот процесс.
Точки, делящие окружность на части,
символизируют ступени процесса. Символ в целом — это «до», т.е. нечто,
обладающее упорядоченным и законченным существованием. Это круг как
завершенный цикл; это нуль нашей десятичной системы; в своём написании
он означает замкнутый цикл. Внутри себя он содержит всё необходимое для
собственного существования, он изолирован от окружающей среды.
Последовательность стадий в процессе должна быть связана с
последовательностью остальных чисел от единицы до девяти. Наличие девятой
ступени, заполняющей «интервал си-до», завершает цикл, т.е. замыкает круг,
который в этой точке начинается заново. Вершина треугольника завершает
двойственность его основания, создавая возможность многообразных форм его
проявления в других треугольниках — подобно тому, как вершина треугольника
бесконечно умножается в линии его основания. Поэтому всякое начало и
завершение цикла находится в точке вершины треугольника, там, где сливаются
начало и конец, где замыкается круг. Эта точка звучит как бесконечно текущий
цикл двух «до» в октаве. Но именно эта девятая ступень замыкает цикл и вновь
начинает его. Поэтому в вершине треугольника, соответствующей «до», стоит
число 9, а среди остальных точек расположены числа от 1 до 8».
«Переходя к рассмотрению более сложной фигуры
внутри круга, необходимо уяснить законы её построения. Законы единства
отражаются во всех явлениях. Десятичная система построена на основании тех же
законов. Приняв единицу за одну ноту, содержащую внутри себя целую октаву, мы
должны разделить эту единицу на семь неравных частей, чтобы прийти к семи
нотам этой октавы. Но в графическом изображении неравенство частей во
внимание не принимается, и для построения диаграммы берётся сначала седьмая
часть, затем две седьмых, затем три седьмых, четыре, пять, шесть и семь
седьмых. Вычислив эти части в десятичной системе, получаем»:
1/7 = 0,142857…
2/7 = 0,285714…
3/7 = 0,428571…
4/7 = 0,571428…
5/7 = 0,714285…
6/7 = 0,857142…
7/7 = 0,999999…
«Рассматривая полученные десятичные дроби, мы
видим, что все их периоды, кроме последнего, состоят из одних и тех же шести
цифр, которые идут в определённом порядке, так что зная первую цифру периода,
можно полностью воссоздать весь период».
«Если поместить теперь на окружности все девять
цифр от 1 до 9 и соединить числа, вошедшие в период, прямыми линиями, проводя
их в той же последовательности, в какой числа стоят в периоде, то получится
фигура, находящаяся внутри круга. Числа 3, 6, 9 в период не включены и
образуют отдельный треугольник — свободную троицу символа».
«Пользуясь «теософским сложением» и взяв сумму
всех чисел периода, мы получаем девять, т.е. целую октаву. Опять-таки
в каждой отдельной ноте заключается целая октава, подчинённая тем же законам,
что и первая. Положение нот соответствует числам периода, и рисунок октавы выглядит
следующим образом»:
«Треугольник 9-3-6, который соединяет три точки
на окружности, не включенные в период, связывает воедино закон семи и закон
трёх. Числа 3, 6, 9 не включены в период; два из них, 3 и 6, соответствуют
двум «интервалам» октавы; третье является, так сказать, «излишним» и в то же
время замещает главную ноту, которая не входит в период. Кроме того, каждое
явление, способное взаимодействовать со сходным ему явлением, звучит подобно
ноте «до» в соответствующей октаве. Поэтому «до» может выйти из своего круга
и войти в правильное соотношение с другим кругом, т.е. сыграть такую же роль
в другом цикле, которую в рассматриваемом цикле играют «толчки», заполняющие «интервалы»
в октаве. Поэтому и здесь, обладая этой возможностью, «до» связано
треугольником 3-6-9 с теми местами в октаве, где происходят толчки, идущие из
внешних источников, где возможно проникнуть в октаву для того, чтобы
установить связь с тем, что существует за её пределами. Закон трёх, так
сказать, выступает из закона семи, треугольник проходит сквозь период; и эти
две фигуры в сочетании дают внутреннюю структуру октавы и её нот».
«В этом пункте нашего рассуждения справедливо
задать вопрос: почему один из «интервалов», обозначенный числом 3, находится
на своём настоящем месте, между нотами «ми» и «фа», а другой, обозначенный
числом 6, — между «соль» и «ля», хотя его настоящее место — между «си» и
«до»?
«Если бы были соблюдены все условия
относительно появления второго «интервала» (6) на его собственном месте, мы
должны были бы получить следующий круг:
и девять элементов замкнутого цикла были бы
симметрично сгруппированы следующим образом:
«А распределение, которое мы имеем в
действительности:
может дать только следующую группировку:
Т.е. в одном случае «интервал» расположен между
«ми» и «фа», а в другом — между «соль» и «ля», где он не является
необходимым».
«Видимое помещение «интервала» на неправильном месте само по себе показывает тем, кто способен читать символы, какой род
«толчка» требуется для перехода «си» в «до»».
«Чтобы понять это, необходимо вспомнить то, что
было сказано о роли «толчков», протекающих внутри человека и во вселенной».
«Когда мы рассматривали применение закона октав
к космосу, тогда ступень «Солнце-Земля» была изображена следующим образом»:
Ре
до
си
ля
соль
фа
—
ми
ре
до
си
ля
«По отношению к трём октавам излучения было
установлено, что переход «до» в «си», заполнение «интервала», происходит
внутри организма Солнца. В описании «космической октавы» об «интервале»
«до-си» было сказано, что этот «интервал» заполняется волей Абсолютного.
Переход «фа-ми» в космической октаве заполняется механически с помощью
особой машины, которая позволяет входящей в неё «фа» приобрести за счёт
внутренних процессов характерные признаки «соль», стоящей перед ней, не
изменяя свою ноту, т.е. как бы накопить внутреннюю энергию для независимого
перехода в следующую ноту, в «ми».
«Точно такое же взаимоотношение повторяется во
всех законченных процессах. Рассматривая процессы питания в человеческом
организме и преобразование субстанций, поступающих в организм, мы находим в
этих процессах те же самые «интервалы» и «толчки»».
«Как мы указали раньше, человек потребляет три
вида пищи. Каждый из них является началом новой октавы. Вторая октава, т.е.
октава воздуха, соединяется с первой, т.е. с октавой пищи и питья, в том
пункте, где первая октава останавливается в своём развитии на ноте «ми». И
третья октава соединяется со второй в том пункте, где вторая останавливается
в своём развитии на, ноте «ми»».
«Следует понять, что подобно тому как во многих
химических процессах только определённные количества веществ, точно
установленные природой, дают сложные составы нужного качества, так и в
человеческом организме «три вида пищи» должны смешиваться в определённых
пропорциях».
«Конечная субстанция в процессе октавы пищи —
это субстанция «си» — «водород 12» третьей шкалы; чтобы перейти в новое «до»,
эта субстанция нуждается в «добавочном толчке». Но так как в выработке этой
субстанции принимали участие три октавы, их влияние также отражается на
конечном результате и определяет его качество. Качество и количество можно
регулировать при помощи управления тремя видами пищи, получаемой организмом.
Только при наличии полного и гармоничного соответствия между тремя видами
пищи можно получить требуемый результат, усиливая или ослабляя различные
стадии процесса».
«Но важно помнить, что никакие случайные
попытки регулировать пищу в буквальном смысле слова или попытки регулировать
дыхание не смогут привести к желаемому результату, если человек не знает
точно, чего он желает и почему, а также какого рода результаты принесут его
действия».
«И далее, если бы даже человеку и удалось
отрегулировать две составные части процесса, пищу и дыхание, этого оказалось
бы недостаточно, потому что гораздо важнее знать, как регулировать пищу
третьего этажа — «впечатления»».
«Поэтому, прежне чем думать о практическом
влиянии на внутренние процессы, важно понять точные взаимоотношения между
субстанциями, поступающими в организм, и природу возможных «толчков», а также
законы, управляющие переходом нот. Эти законы всюду одинаковы. Изучая космос,
мы изучаем человека».
«Космическая октава «Абсолютное — Луна» в
соответствии с законом трёх распадается на три подчинённые октавы. В этих
трёх октавах космос подобен человеку: те же «три этажа», те же три «толчка».
«Там, где в космических октавах излучений
появляется место «интервала ми-фа», в диаграммах сделаны отметки,
обозначающие «машины», которые можно найти здесь так же, как и в
человеческом теле».
«Процесс перехода «фа-ми» можно схематично
представить таким образом: космическое «фа» входит в эту машину, подобно пище
для нижнего этажа, и там начинается цикл его изменений. Поэтому сначала оно
звучит в машине как «до». Субстанция «соль» космической октавы служит
субстанцией, входящей в средний этаж, подобно воздуху в процессе дыхания; эта
субстанция помогает ноте «фа», находящейся в машине, перейти в ноту «ми».
Сама нота «соль», поступая в машину, тоже звучит там как «до». Полученная
теперь материя соединяется в верхнем этаже посредством субстанции космической
«ля», которая поступает в верхний этаж машины тоже в виде «до»».
|
«Энеаграмма — это вечное движение, то самое вечное движение, которое люди искали с глубочайшей древности
и никак не могли найти. Ясно, почему им не удавалось найти вечное
движение. Они искали вне себя то, что находится внутри; пытались построить вечное движение, как строят машину, тогда как подлинное вечное движение
является частью другого вечного движения, и его невозможно обнаружить
отдельно от него. Энеаграмма представляет собой схематическую диаграмму постоянного
движения, т.е. машины вечного двигателя. Но, конечно, необходимо уметь
читать эту диаграмму. Понимание этого символа и умение им пользоваться даёт
человеку очень большую силу. Это и есть вечное движение, а также философский
камень алхимиков.
«Знание энеаграммы в течение долгого времени
хранилось в тайне; и если сейчас оно сделано, так сказать, доступным для
всех, то лишь в неполной и теоретической форме, из которой невозможно извлечь
практической пользы без наставления со стороны человека, который знает.
«Чтобы понять энеаграмму, нужно мыслить её
движущейся, в движении. Неподвижная энеаграмма — это мёртвый символ; живой
символ пребывает в движении».
Гораздо позже — это было в 1922 году, когда
Гурджиев организовал свой Институт во Франции, — его ученики изучали пляски и
упражнения дервишей, и Гурджиев показал им упражнения, связанные с «движением
энеаграммы». На полу зала, где происходили упражнения, была нарисована
большая энеаграмма; ученики, принимавшие участие в упражнениях, стояли на
местах, обозначенных цифрами от 1 до 9. Затем они начинали двигаться в
направлении числа периода очень интересным движением, кружась вокруг своего
соседа в местах встреч, т.е. в точках пересечения линий энеаграммы.
В то время Гурджиев говорил, что упражнения в
движениях по энеаграмме займут важное место в его балете «Борьба магов». Он
говорил также, что без участия в таких упражнениях, без того чтобы занимать в
них некоторое место, понять энеаграмму почти невозможно.
— Можно пережить энеаграмму благодаря движению,
— говорил он. — Сам ритм этого движения внушит вам нужные идеи и поддержит
необходимое напряжение; без него нельзя почувствовать то, что является самым
важным.
Существовал ещё один рисунок энеаграммы,
сделанный под его руководством в Константинополе в 1921 году. На этом рисунке
внутри энеаграммы были показаны апокалиптические звери — бык, лев, человек и
орёл и с ними голубь. Эти добавочные символы связывались с «центрами».
В беседах о значении энеаграммы как универсального
символа Гурджиев снова заговорил о существовании универсального
«философского» языка.
— Долгое время люди пытались изобрести
универсальный язык, — говорил он. — В этом случае, как и во многих других,
они искали нечто такое, что уже было найдено задолго до них, старались придумать то, что было известно и существовало в течение длительного времени. Ранее я
сказал, что существует не один, а три универсальных языка, точнее, три его
степени. Первая степень этого языка уже позволяет людям выражать свои мысли и
понимать мысли других людей, относящиеся к таким вещам, где обычный язык
бессилен.
— Как относятся эти языки к искусству? —
спросил кто-то. — И разве само искусство не представляет собой тот
«философский» язык, который многие ищут в сфере интеллекта?
— Не знаю, о каком искусстве вы говорите, —
ответил Гурджиев. — Есть искусство и искусство. Несомненно, вы должны были
заметить, что во время наших лекций и бесед присутствующие нередко задавали
мне вопросы, относящиеся к искусству, но я всегда избегал разговоров на эту
тему. И всё потому, что я считаю обычные беседы об искусстве совершенно
бессмысленными. Люди говорят об одном и том же, имея в виду разное, не
понимая того, что хотят выразить. К тому же совершенно напрасно объяснять
истинные взаимоотношения вещей человеку, который не знает азбучных истин о
самом себе, т.е. о человеке. Однако мы уже немало говорили об этом, и к
настоящему времени вы должны знать азбуку, так что сейчас, пожалуй, можно
поговорить и об искусстве.
«Прежде всего вы должны вспомнить, что есть два
вида искусства, отличных друг от друга: объективное и субъективное искусство.
Всё то, что вы знаете, всё, что вы называете искусством, — это субъективное
искусство, т.е. нечто такое, что я вообще не называю искусством; и это лишь
потому, что искусством я называю искусство объективное.
«Трудно определить, что такое объективное
искусство, во-первых, потому, что вы приписываете субъективному искусству все
признаки объективного, а во-вторых, потому, что когда вы встречаетесь с
произведениями объективного искусства, вы полагаете, что они находятся на том
же уровне, что и произведения субъективного искусства.
«Попытаюсь прояснить мою идею. Вы говорите:
художник творит. Я говорю так только в связи с объективным искусством. По
отношению к субъективному искусству я скажу, что у него «нечто создано». Вы
не делаете различий между этими понятиями, но именно тут и заключена вся
разница. Далее, вы приписываете субъективному искусству неизменное
воздействие, т.е. ожидаете от произведения субъективного искусства
одинакового влияния на каждого человека. Вы, например, думаете, что
похоронный марш должен вызывать у всех печальные и торжественные мысли, а
какая-нибудь танцевальная музыка, например, «камаринская», вызовет мысли
радостные. Но в действительности это совсем не так. Всё зависит от
ассоциаций. Если в тот день, когда со мной случилось большое несчастье, я
впервые услышал какую-то живую мелодию, эта мелодия будет в течение всей моей
жизни пробуждать во мне печальные и гнетущие мысли. И если в тот день, когда я
особенно счастлив, я слышу печальную мелодию, эта мелодия всегда будет
пробуждать во мне счастливые мысли. Так и во всём остальном.
«Разница между субъективным и объективным
искусством заключается в том, что в объективном искусстве художник
действительно «творит», т.е. делает то, что намерен сделать, вкладывает в
свою работу те идеи и чувства, которые желает в неё вложить. И действие
такого произведения искусства на людей бывает абсолютно определённым: они
воспримут (разумеется, каждый в соответствии со своим уровнем) одни и те же
идеи, одни и те же чувства, а именно — те самые, которые художник хотел им
передать. Ни в творениях, ни во впечатлениях объективного искусства нет
ничего случайного.
«В субъективном же искусстве всё случайно. Как
я уже сказал, здесь художник не творит; у него «нечто создаётся». Это значит,
что он находится во власти идей, мыслей и настроений, которых сам не понимает
и над которыми не имеет никакой власти. Они управляют им и воплощаются в
разных формах. И когда они случайно приняли ту или иную форму, эта форма
столь же случайно оказывает на человека то или иное воздействие в зависимости
от его настроений, вкусов, привычек, природы гипноза, под которым он живёт, и
так далее. Здесь нет ничего неизменного, ничего определённого. В объективном
же искусстве нет ничего неопределённого».
— Не исчезнет ли искусство, если оно станет
совершенно определённым? — спросил кто-то из нас. — Разве некоторая
неопределённость и неясность не является как раз тем, что отличает искусство,
скажем, от науки? Если вы уберете эту неопределённость, если вы устраните тот
факт, что художник сам не знает, что у него получится, какое впечатление его
работа произведёт на людей, тогда это будет «литература», а неискусство.
— Не знаю, о чём вы говорите, — сказал Гурджиев.
— У нас разные стандарты: я измеряю ценность искусства его сознательностью, а вы — его бессознательностью. Мы не можем понять друг друга.
Произведение объективного искусства и должно быть «литературой», как вы его
называете; единственная разница в том, что художник передаёт свои идеи не
прямо через слова, знаки или иероглифы, а через некоторые чувства, которые он
сознательно и определённым образом возбуждает, зная, что именно и почему он
делает.
— Сохранились легенды о статуях богов в древних
греческих храмах, — сказал один из присутствующих, — например, о статуе Зевса
Олимпийского, которая производила на всех определённое и всегда одинаковое
впечатление.
— Совершенно верно, — сказал Гурджиев. — Даже
тот факт, что такие рассказы существуют, доказывает, что люди понимали:
разница между подлинным и неподлинным искусством заключается в неизменном или
случайном воздействии.
— Не можете ли вы указать какие-нибудь другие
произведения объективного искусства? — Есть ли в современном искусстве нечто
такое, что можно назвать объективным? — Почти все присутствующие задавали
Гурджиеву эти и подобные вопросы.
— Прежде чем говорить об этом, — отвечал
Гурджиев, — необходимо понять принципы. Если вы уловите принципы, вы сможете
сами ответить на свои вопросы. А если не уловите, то мои слова ничего вам не
объяснят. Совершенно так же, как было сказано: «Видя, не видят, и слыша, не
слышат и не разумеют».
«Я приведу вам только один пример: музыку. Вся
объективная музыка основана на «внутренних октавах». И она вызывает не только
определённые психологические результаты, но и явные физические результаты.
Существует такая музыка, которая превращает воду в лёд. Существует такая
музыка, которая мгновенно убивает человека. Библейская легенда о разрушении
при помощи музыки стен Иерихона — это легенда как раз об объективной музыке.
Простая музыка не разрушит стены, а объективная музыка действительно в
состоянии это сделать. Она способна не только разрушать, но и строить. В
легенде об Орфее содержатся намеки на объективную музыку, ибо Орфей передавал
знание посредством музыки. Музыка заклинателей змей на Востоке есть
приближение к объективной музыке, хотя и весьма примитивное. Нередко это
всего одна нота, которую долго тянут с небольшими подъёмами и падениями; но в
этой единственной ноте постоянно слышатся «внутренние октавы», недоступные
слуху, но ощущаемые эмоциональным центром. И змея слышит эту музыку, строго
говоря, чувствует, её и повинуется ей. Если взять такую же музыку, но более
усложнённую, ей будут повиноваться и люди.
«Итак, вы видите, что искусство — это не просто
язык, но нечто гораздо большее. И если вы свяжете только что сказанное мной с
тем, что я уже говорил о разных уровнях бытия человека, вы поймёте то, что
говорится об искусстве. Механическое человечество состоит из людей номер
один, два и три; у них, конечно, может быть только субъективное искусство.
Объективное искусство требует, по крайней мере, проблесков объективного
сознания; чтобы правильно понимать эти проблески и должным образом ими
пользоваться, необходимо глубокое внутреннее единство и большая власть над
собой».