«Я вижу, что вы по-прежнему способны ощущать тело. Это нужно развивать дальше», – это были практически первые слова, которые я услышал от мадам де Зальцманн по приезде во Францию из Индии. Она часто говорит о восприимчивости моего тела. Это меня удивляет, особенно если вспомнить, насколько тяжело мне даются танцы. Что она имеет в виду? Меня все больше интересует, что она хотела сказать; мне уже мало того, что эти слова тешат самолюбие и повергают в некоторую растерянность от мысли, что нехорошо таять от похвалы. Со временем я понял, что она подразумевает под «ощущением тела». Это сочетание трех моментов: направленного внутрь внимания, правильного дыхания и отсутствия напряжения в теле. Мне кажется, ее замечание не относится лично ко мне, имеется в виду скорее моя национальность и культурные корни. В любом случае, чем бы ни являлось это «ощущение тела», как она заметила, его надо развивать дальше.
Я спросил, каким образом развивать. Она улыбнулась, будто ждала моего вопроса, и сказала: «Дело не в том, что вы должны что-то делать или чего-то достигать. Низшее я никуда не исчезнет. Нужно видеть. Осознавать, что вам необходимо понять, кто вы, – вот что самое главное».
Мадам де Зальцманн сообщила мне, что в Нью-Йорке ей делали операцию на глаза. Она сказала: «Теперь я вижу гораздо лучше. Я вернулась из Америки неделю назад. Я вижу, что все сильно постарели. Вы единственный, кто не стареет».
Я только-только вернулся из Индии, где провел два с половиной месяца, и был в крайне плохой физической форме. Но у меня не было времени пожаловаться, потому что она переключила скорость и сказала: «Самое главное – это осознанное внимание, оно должно становиться все тоньше и сильнее».
Затем она словно за руку привела меня в нужное состояние, я все внимание обратил внутрь себя. У меня было такое ощущение связи с высшей энергией, прикосновения к таким тайнам глубинам, что на глаза навернулись слезы. Я сидел, по большей части закрыв глаза, и она смотрела на меня. Последний раз испытал нечто подобное три месяца назад в Нью-Йорке, куда отправился, чтобы встретиться с ней перед отъездом в Индию.
Она сказала: «Голова мешает. Когда голова вмешивается, связь утрачивается. Голова начинает думать и комментировать».
Было очевидно, что ощущение ушло. «Позвоните мне, если вам что-нибудь понадобится: если вы захотите походить на чьи-то занятия танцами или на групповые занятия и медитации».
Я сказал, что сделаю, как она посоветует. Я слишком часто решаю, что мне нужно, но на самом деле не знаю этого. У меня есть свои соображения, и хочется успеть сделать и то и это. Но я не знаю, что на самом деле для меня полезно. Она улыбнулась и сказала, что посмотрит, что будет мне полезно, и позвонит мне через день. Я не знаю, как можно быть столь великодушным, полным тепла и сострадания, как мадам де Зальцманн.
Я вспоминал свои прошлые визиты в Париж и встречи с мадам де Зальцманн. Я часто понимаю – обычно уже после того, как уезжаю, – насколько мало слышу. На самом деле я не слышу и не вижу ничего, что радикально отличается от моих собственных идей и ожиданий. Я так поглощен самим собой и так убежден, будто знаю, что правильно, что даже когда спрашиваю про что-либо, подспудно я высказываюсь насчет того, как все есть или как должно быть. В этот раз, отправляясь на встречу с ней, я сказал себе (как говорю и сейчас и намерен повторять это каждый день, пока я в Париже, чтобы это дошло до самых глубин моей души), что я здесь не для того, чтобы учить, спорить, критиковать или жаловаться. Я здесь, чтобы учиться. Я должен все время об этом помнить. Когда я впервые приехал в Канаду, один чело-век преподал мне хороший урок, сказав: «Если вам тут не нравится, почему вы не возвращаетесь туда, откуда приехали?» Я полагаю, что здесь в Париже я как бы духовный иммигрант; и если мне тут не нравится, я могу вернуться туда, откуда я приехал. Если я уже все знаю, мне незачем быть здесь. Если я чего-то не знаю, мне нужно помнить об этом и открыться чему-то новому. Позднее мадам де Зальцманн позвонила мне и сообщила, какие рекомендует посещать занятия в группах, медитации и танцы. Она желала фактически, чтобы я встретился и позанимался со всеми старшими учениками и инструкторам Затем она сказала: «Позвоните мне, если вам что-то понадобится». Я увидел, что в расписании занятий, которое она подготовила, встречи с ней были всего лишь раз в неделю. Снова поколебалась моя решимость только принимать и ничего не требовать самому. Я сказал, что желал бы встречаться с ней чаще, если у нее есть время. Она, не задумываясь, ответила: «Да, вы правы. Звоните мне каждый день утром, и будем выяснять, сможем ли встретиться в тот день. А завтра приходите в десять» Очевидно, нельзя просто сдаваться и делаться пассивным так ничего не выйдет. Нужно постоянно проявлять инициативу; но еще и следует оставить место для того, о чем ты не просил и чего не ждал.
* * *
Вчера на групповых занятиях мадам де Зальцманн излучала большую силу. Она была подобна и ястребу, и тигру одновременно, и черты ее лица чем-то напоминали лица североамериканских индейцев, которые я видел на портретах их вождей прошлого века. Вдруг она спросила меня по-французски, все ли я понял. Я сказал: «Да, мадам». И снова по-французски она попросила меня описать в деталях, что значит для меня работать: «Что вы делаете?» Меня это как следует встряхнуло. Я заговорил по-английски, и она начала отвечать по-английски. Вдруг ощущение стало совсем другим. Как будто зачарованный круг языка, звука и смысла был разорван. Английский казался таким тусклым, невыразительным.
Я спросил о том, о чем спрашивал раньше и что до сих пор мне не совсем ясно: мне кажется, у меня проблемы в основном не с телом, а с мышлением, я не могу сосредоточиться. Она ответила, что внимание рассеивается, отвлекается на ряд ассоциаций потому, что тело очень напряжено. Из-за этого не осуществляется связь ума с телом. Тело должно быть полностью восприимчиво и полностью расслаблено. Она часто повторяет: «Если где-то есть узел напряженности, связь прерывается».
«Тело нужно дисциплинировать – наказывать или награждать, но не мучить. Оно должно научиться служить чему-то высшему Тело должно быть готово. Без работы ваша жизнь ничего не значит. Без связи с высшим уровнем энергии работа не имеет смысла. Если внутри вас нет этой связи, вы ничто».
Чем убедительнее она говорила, тем яснее я видел себя зеркале сознания, весь свой груз тщеславия, лени и привычек Однако все время осознавать это мне сложно, и вскоре мой ум вернулся к мыслям о вчерашнем и завтрашнем дне.
Во время встречи я очень ясно ощутил, что мне не будет прощения, если моим детям не представится шанса познакомиться с ней. Я решил спросить у нее после встречи, когда я мог бы привезти их, просто ради даршана, ради того, чтобы они увидели ее.
Очевидно, что мадам де Зальцманн чувствует свою ответственность за тех, с кем работает. Она внушает нам, что Работа – это насущная необходимость, и требует, чтобы мы работали дважды, а то и трижды в день. После встречи она сказала мне, что едет на два дня в Лондон. «Вы можете, если хотите, поехать в Лондон со мной. Но для вас лучше остаться и поработать над танцами и в группах». Как в предыдущих случаях, когда она уезжала в Лондон, она добавила: «Вы можете позвонить мне в Лондон, если понадобится». Она дала мне несколько упражнений, над которыми велела работать, и выразила желание даже в отъезде приглядывать за мной.
По возвращении из Англии, мадам де Зальцманн попросила меня рассказать, что я вынес из упражнений, которые она велела выполнять. Я описал, как пытался преодолеть во время медитации телесные ограничения. В результате происходило нечто интересное. В ноги поступала новая порция энергии, прилив ощущений, и после длительной медитации в позе ло-тоса я без труда мог встать и ходить. Я понял, что в теле есть все и что необходимо предпринять усилия с целью привести себя в состояние полной расслабленности. Нужно ограничивать себя на том уровне, где мы можем ощутить спонтанный всплеск энергии, нисходящей с другого уровня бытия. Мадам де Зальцманн задала мне много вопросов и подыто-жила: «Тело должно служить чему-то высшему; иначе в нем нет смысла. Оно не может служить только себе».
Париж, май 1983