Если не быть осторожным, нетрудно увлечься деятельностью, «занятостью» и попытками самоутвердиться. Сложно сохранить тишину чувств и воздержаться от того или иного действия. Я осознаю, что хочу заняться массой дел, особенно таких, которые помогут мне самоутвердиться. Мне нужно понимать, что ничего особенного я из себя не представляю. Я просто человек, который иногда желает познать себя, но который на самом деле познать себя не может, пока остается таким, каков он есть.
Мне следует помнить, что я здесь, в Париже, лишь для того, чтобы перенять от мадам де Зальцманн все, чему она может научить меня. Мне нужно ждать и искать встреч. Будет глупо, если она мне позвонит, а я в это время буду осматривать достопримечательности города или сидеть на уроке французского. Я не знаю, когда она может позвонить, поэтому мне надо всегда быть свободным. Иначе я потрачу время впустую. Мне нужно помнить, зачем я здесь – не только в Париже, но и в этом теле, в этом мире.
Сегодня вечером наше занятие с мадам де Зальцманн длилось почти полтора часа. Она совершенно потрясающая! Каждый раз, когда я ее вижу, она спрашивает меня, как я работаю. Ее вопросы припирают меня к стенке: «Как вы работаете? Что переживаете на опыте? Что значит внимание? А теперь, если вы работаете, что вы делаете?»
Что нужно? Полностью утихомирить ум, избавиться от напряжения. Борьба с рассудком ничего не даст. Надо постоянно ощущать, что в тебе нет связи с высшим; тогда ты начинаешь стремиться к этой связи. Она сказала: «В различных религиях говорится о том, что нужно "отвергнутся себя". Но изначальный смысл утрачен, все перестали понимать, ради чего это нужно.
Надо работать интенсивно. Работайте по крайней мере три или четыре раза в день от двадцати минут до получаса. Когда человек открывает глаза, он видит то, чего раньше не видел. В определенный момент внутри случается что-то вроде взрыва. Сложно объяснить. Но лишь тогда возможно преображение. Работайте над этим два или три дня, затем поговорите со иной. Старайтесь не отвлекать внимание от того, что происходит внутри, даже во время встреч с другими людьми, во время каких-то дел. Работайте еще упорней. Иначе вы просто теряете время».
Она сказала: «Вам нужно узнать Мишеля поближе. У вас с ним есть что-то общее. И еще вам нужно пообщаться с Полиной де Дампьер. Она хорошо учит, как поймать внутри нужное ощущение. Может, они навестят вас, когда приедут в Нью-Йорк». Это мне придало храбрости, и я спросил, не согласится ли и она стать моим гостем. Она подумала немного, улыбнулась и ответила: «Я очень занята на съемках фильма. Но вы должны встретиться с Мишелем… Я позвоню вам завтра. Может, вы приедете к нам завтра на ланч».
Она обещала дать мне почитать конспекты лекций мсье Гурджиева и его ответы на вопросы учеников. Она попросила меня не делать копий. Я снова осознал тот груз ответственности, который она несет на своих плечах, – насколько пристально она следит за состоянием и потребностями каждого ученика.
* * *
Невероятно: у меня столько свободного времени, а я все-таки умудрился опоздать на встречу с мадам де Зальцманн. Я зашел в кабинет, и мне было стыдно за то, что я не пунктуален.
Мадам де Зальцманн, казалось, излучала необычайное радушие. Она снова выразила желание, чтобы я сошелся с Мишелем, Посреди разговора, вроде бы без особого повода, она сказала, что было бы славно, если бы Мишель мог к нам присоединиться, «я пойду посмотрю, дома ли он». И вот она встала, подошла к его двери и постучала. Бедный Мишель! Только этого ему не хватало. Он был простужен; он всегда очень занят, и столько людей желают, чтобы он уделил им время. Однако он вышел, и мы поговорили некоторое время. Она оставила нас одних, будто устроив тайное свидание робким влюбленным. Мы договорились встретиться за ланчем через несколько дней. Он сказал, что может даже устроить семинар в Галифаксе.
* * *
Я объяснил мадам де Зальцманн, что, когда я слушаю ее речь на английском, впечатление иное, нежели когда она говорит по-французски. Будто на французском ее слова действуют сильнее. Я вспоминал, в частности, групповое занятие накануне. Она сказала, что в тот вечер она говорила прямо, потому что группа была к этому готова. Это правда, в Париже я вижу и слышу ее при более разнообразных обстоятельствах, чем в Нью-Йорке. И все-таки мне кажется, что она сама выражает более глубокие чувства, когда говорит по-французски, нежели когда по-английски; все-таки нужно делать усилие, чтобы передать мысль на иностранном языке.
Я сообщил ей, что предыдущим вечером во время медитации мне удалось ощутить внутри себя очень глубокую связь с чем-то высшим. Изменилось все: вибрация, дыхание, ощущение в теле, хотя зачастую мои переживания не были как-то связаны с тем, о чем говорил человек, проводивший медитацию. Как только я упомянул имя этого человека, она немедленно предложила познакомить меня с ним. «Вы можете с ним работать. Позвоните ему, поговорите. Скажите, что я вас направила».
Я был тронут ее великодушием. «С кем бы вы ни захотели встретиться и поработать, это можно устроить».
Я сказал ей, что понимаю: вопрос не в том, что космос или Работа могут дать мне, а в том, что я им могу дать. Я часто думаю об этом, особенно в последний год. Дело не в том, что они значат для меня, а в том, что я значу для них. И у меня постоянно возникает ощущение, особенно после недавней медитации, что все, чем я занимаюсь, все мои умственные построения – это полная чушь. Я живу так, будто вся Вселенная придумана только для моей выгоды и для того, чтобы я рос над собой. Она с интересом слушала, пока я говорил, и отметила, что это верно. «Поэтому нужно работать. Чтобы построить иные отношения с миром. Человек – это звено, связующее два уровня. Нужно учиться сознательно работать, чтобы оправдать свое существование».
Я попросил у нее лекции, основанные на конспектах лекций Гурджиева, о которых она упоминала. Она ушла в другую комнату и вернулась с четырьмя лекциями на английском. Я спросил, можно ли почитать еще что-нибудь по-французски. Она снова ушла за лекциями. Я похвалил себя за сообразительность: таким образом, мне удастся выудить побольше лекций, часть на английском, часть на французском. Она принесла лекцию на французском, но попросила вернуть одну из лекций на английском. Очевидно, мне бы дали только четыре лекции в любом случае – можно и на французском, если мне так хочется. Дела плохи, подумал я, я бы точно куда больше пользы извлек из чтения по-английски. Зря умничал, стоило ее послушаться: ей виднее, что для меня лучше.
Она сказала: «Приходите в воскресенье в одиннадцать. Не опаздывайте, дверь будет закрыта. Вы успеете все прочесть к завтрашнему дню. Мы сможем это обсудить».
* * *
Мадам де Зальцманн советовала в настоящее время не отказываться полностью от обычной жизни. «Иногда человеку этого хочется. Но что нам делать, если мы не связаны с этим уровнем? Когда я была молода, мне нравилось ходить в рестораны, на танцы, делать что-то еще. Когда я повстречала людей, подобных Кришнамурти, на меня это произвело большое впечатление. Но я не хотела отказываться от привычных удовольствий. Я хотела быть как они, но не все время. Постепенно, благодаря мсье Гурджиеву мне открылось нечто, что куда интересней, чем танцы, и оказалось, что так можно жить все время. Если человек не устремлен к чему-то еще, к чему-то высшему, он не может и не должен отказываться от деятельности на том уровне, на котором пребывает. И у тела есть потребности. Следует работать на том уровне, на котором мы находимся. Нельзя перейти на другой уровень, если что-то высшее не захватит наше внимание».
Она сказала: «Поначалу мы много читаем, обсуждаем идеи, учимся двигаться, изучаем танцы, работаем с другими людьми и так далее. Потом приходит время, когда этого уже мало. Необходимо на опыте понимать, что это значит, когда центры не связаны. Идеи не могут дать необходимой энергии. Высшая часть ума должна наладить связь с телом».
Мы поработали вместе, и она, как и раньше, спросила, нужно ли мне это. «Вы видите, что вам не хватает этой связи? Она может возникнуть лишь тогда, когда человек постоянно ощущает свою немощь и страдает от этого. Мы сами не можем установить эту связь, и все-таки от нас многое зависит».
Париж, май 1981