Пролог

Я есть?.. Но куда исчезло то полное ощущение всего себя, прежде всегда бывшее во мне в такие же моменты само-исследования в процессе само-воспоминания…

Неужели эта внутренняя способность была приобретена мной — за счет всех видов само-отрицания и частого самостимулирования—только для того, чтобы теперь, когда ее влияние на мое Бытие стало более необходимым, чем воздух, она должна исчезнуть без следа?

Нет! Этого не может быть!.. Что-то здесь неправильно.

Если это правда, то тогда все в сфере
разума — алогично.

Но во мне еще не атрофировалась
способность к сознательной работе и
намеренному страданию!..

Учитывая все прошлые события, я должен все
еще быть.

Я хочу!.. и я буду!!

Кроме того, мое Бытие необходимо не только
для моего личного эгоизма, но и для общего
блага всего человечества.

Мое Бытие на самом деле необходимо всем
людям; даже более необходимо им, чем их
нынешнее благосостояние и счастье.

Я хочу еще быть… Я еще есть!

По непостижимым законам ассоциации
человеческих мыслей, теперь, перед тем, как
начать писать эту книгу, которая будет моей
третьей — то есть моей инструктивной —
серией писаний, и вообще моей последней
книгой, в которой я хочу поделиться с
другими созданиями нашего Общего Отца,
подобными мне самому, почти всеми теми
прежде неизвестными тайнами внутреннего
мира человека, которые я случайно узнал, —
мне снова пришло в голову то,
цитировавшееся выше, само-убеждение,
которое продолжалось во мне в неком почти
бредовом состоянии, имевшем место точно
семь лет назад, и даже, как мне кажется, в
этот самый час.

Этот фантастический монолог происходил
во мне 6 ноября 1927 года, ранним утром в одном
из монмартрских ночных кафе в Париже, когда,
уже устав до изнеможения от моих «черных»
мыслей, я решил пойти домой и там еще раз
попробовать — удастся ли мне хотя бы немного
поспать.

Хотя мое здоровье было, и тогда тоже,
вообще плохое — в то утро я чувствовал себя
особенно скверно.

Мое жалкое состояние было усугублено в то
утро тем фактом, что в последние две или три
недели я спал не более одного или двух часов
в сутки, а в эту последнюю ночь не смог
уснуть вовсе.

Основной причиной такой бессонницы и
общего расстройства, в те дни уже
чрезмерного, почти всех важных функций
моего организма было непрерывное течение в
моем сознании «тяжелых» мыслей
относительно видимо неразрешимой ситуации,
которая тогда неожиданно сложилась для
меня.

Чтобы суметь объяснить, по крайней мере
приблизительно, что это была за
неразрешимая для меня ситуация, я должен
сначала сказать следующее:

На протяжении более чем трех лет до этого
я писал, почти день и ночь, постоянно
подгоняя себя, книги, которые решил
опубликовать.

Я сказал «постоянно подгоняя себя»,
потому что из-за последствий автомобильной
аварии, которая произошла со мной как раз
перед тем, как я начал писать эти книги, я
был очень болен и слаб и поэтому, конечно, не
был способен ни к какому активному действию.

И все же я не жалел себя и даже в таком
состоянии продолжал очень тяжело работать,
главным образом благодаря факторам,
сформировавшим в моем сознании, в самом
начале, следующее убеждение, принявшее
характер idee fix:

Поскольку мне не удалось, когда я был в
полноте своих сил и здоровья, на практике
претворить в жизнь людей те благотворные
истины, которые я осветил для них, то я
должен, по крайней мере, любой ценой успеть
до моей смерти сделать это в теории.

В процессе писания набросков, еще в первый
год, различных фрагментов, предназначенных
для публикации, я решил написать три серии
книг.

Я решил содержанием первой серии книг
добиться разрушения в сознании и чувствах
людей глубоко укоренившихся убеждений,
которые по моему мнению являются ложными и
полностью противоречат реальности.

Содержанием второй серии книг доказать,
что существуют другие способы восприятия
реальности, и указать путь к ним.

Содержанием третьей серии книг
поделиться возможностями, открытыми мною,
прикосновения к реальности и, при большом
желании, даже слияния с ней.

С такими намерениями я начал со второго
года излагать письменно этот материал в
отдельных книгах в форме, доступной для
обычного понимания.

И как раз накануне тех событий, которые я
теперь описываю, я закончил писать все эти
книги первой серии и уже начал работать над
книгами второй серии.

Так как я намеревался издать первую серию
моих писаний в следующем году, я решил
поэтому, параллельно с работой над книгами
второй серии, устраивать частые публичные
чтения книг первой серии.

Я решил это делать для того, чтобы перед
окончательной отсылкой их в печать
пересмотреть их еще раз, но на этот раз в
связи с впечатлениями, которые различные
фрагменты производили на людей различных
типов и уровней умственного развития.

И имея в виду эту цель, я начал с тех пор
приглашать в мою городскую квартиру разных
людей, моих знакомых с соответствующей
индивидуальностью, послушать главу,
предназначенную для исправления, которая читалась вслух кем-то
в их присутствии.

В то время моим основным местопребыванием
— как для всей моей семьи, так и для меня
самого — было Фонтенбло, но из-за моих частых
поездок в Париж я был вынужден иметь
квартиру и там.

Во время этих публичных чтений в
присутствии слушателей многих различных
типов, одновременно наблюдая аудиторию и
слушая свое писание, теперь готовое к
публикации, я в первый раз очень
определенно установил для себя и ясно, без
всякого сомнения, понял следующее:

Форма изложения моих мыслей в этих
писаниях могла бы быть понята
исключительно теми читателями, кто, тем или
иным путем, были уже знакомы с особенной
формой моего мышления.

Но любой другой читатель, ради которого,
говоря прямо, я изводил себя все это время
почти непрерывно день и ночь, не понял бы
почти ничего.

В процессе этого публичного чтения,
кстати, мне стало ясно в первый раз, какой, в
частности, должна быть форма, в которой
нужно писать, чтобы это было приемлемо для
понимания любого читателя.

Итак, когда я все это для себя выяснил,
только тогда встал передо мной, во всем
своем блеске и величии, вопрос моего
здоровья.

Поверх всего прочего, тогда протекали в
моем сознании следующие мысли:

Если все это, что было написано за три или
четыре года почти непрерывного труда днем и
ночью, нужно было бы переписать с самого
начала в другой форме, более приемлемой для
понимания каждого читателя, то
потребовался бы, по крайней мере, такой же
отрезок времени… Но время необходимо для
написания второй и третьей серии; и время
также будет необходимо для введения в
практическую жизнь сути моих писаний… Но
где взять столько времени?

Если бы мое время зависело исключительно
от меня самого, я бы мог, конечно, переписать
все это заново.

Более того, с самого начала этого нового
писания я бы приобрел уверенность в
счастливом конце, потому что теперь, зная
как писать, я вполне мог надеяться, что по
крайней мере после моей смерти основные
цели моей жизни наверняка будут
осуществлены.

Но из-за всякого рода накопленных
последствий моей прошлой жизни выходит так,
что как раз сейчас мое время зависит не от
меня, но исключительно от «своевольного»
Архангела Гавриила. И в действительности
мне остается лишь один или два или, может
быть, самое большее, еще три года жизни.

Это, то есть что я должен скоро умереть,
может подтвердить теперь любой из сотен
знающих меня врачей-специалистов.

Кроме того, я сам в моей прежней жизни не
зря был известен как хороший, выше среднего,
диагност.

Недаром я за свою жизнь имел множество
бесед с тысячами кандидатов на срочное
отправление на тот свет.

Говоря прямо, это было бы даже
неестественно, будь это иначе… Потому что
процесс инволюции моего здоровья за все
время моей прошедшей жизни проходил во
много раз быстрее и интенсивнее, чем
процесс эволюции.

Фактически, все функции моего организма,
который прежде был, как говорили мои друзья,
«отлитым из стали», постепенно выродились,
так что в настоящий момент из-за
постоянного переутомления ни одна из них не
функционирует, даже относительно, должным
образом.

И это вовсе не удивительно… Даже не
учитывая многих других событий, необычных
для человеческого опыта, которые имели
место в причудливо своеобразной форме моей
прежней жизни, достаточно вспомнить лишь
тот странный и необъяснимый рок,
преследовавший меня, который состоял в том,
что я был ранен три раза в совершенно
различных обстоятельствах, каждый раз
смертельно и каждый раз шальной пулей.

Если осмыслить все значение только этих
трех инцидентов, которые, конечно же,
оставили неизгладимые следы в моем теле, то
можно понять, что каждый из них сам по себе
мог бы быть достаточной причиной моего
конца уже очень давно.

Первое из этих трех непостижимых
фатальных событий произошло в 1896 году на
острове Крит за год до начала Греко-Турецкой
войны.

Оттуда, еще без сознания, я был вывезен, я
не знаю почему, какими-то неизвестными
греками в Иерусалим.

Вскоре, с возвратившимся сознанием, хотя с
еще не вполне восстановленным здоровьем, я,
в компании с другими — такими же как и я сам —
«искателями жемчуга в навозе», отправился
из Иерусалима в Россию — не по воде, как
обычно делают нормальные люди, а по земле,
пешком.

От этого странствия, продолжавшегося
около четырех месяцев, обычно по местам
почти непроходимым, с моим здоровьем все
еще в сомнительном состоянии, должны были,
конечно, отложиться в моем организме на всю
оставшуюся жизнь некие «хронически
проявляющиеся» факторы вредного влияния на
мое здоровье.

В добавление ко всему прочему, во время
этого глупого путешествия меня посетили и
остались погостить на довольно
продолжительное время, найдя себе много
удовольствий в моем теле, некоторые особые
«деликатесы» местного характера, среди
которых, между прочим, была благородная и
знаменитая «курдистанскаяцинга», не менее
известная «армянская дизентерия», и,
конечно, этот вездесущий всеобщий любимец,
имеющий так много имен: la grippe, или
инфлюэнца.

После этого, волей-неволей, я вынужден был
жить несколько месяцев, никуда не отлучаясь,
дома в Закавказье, а потом снова начал,
движимый, конечно, как всегда, идеей
фикс моего
внутреннего мира, различные путешествия
через всякого рода пустыни, целинные земли
и джунгли.

И в это время в моем несчастном физическом
теле я снова играл роль гостеприимного
хозяина, во время их долгих визитов, для
многих других деликатесов местного
характера.

Среди таких новых гостей были почтенная «ашхабадская
бединка», «бухарская малярия», «тибетская
водянка» и многие другие, которые также,
погостив у меня, оставили мне свои визитные
карточки навсегда.

В последующие годы мой организм, хотя
приобрел уже иммунитет против всех таких
местных тонкостей, тем не менее не мог,
конечно, из-за все увеличивающегося в нем
напряжения, искоренить последствия прежних
деликатесов.

В таких условиях перенапряжения
проходили годы; затем для этого несчастного
моего физического тела наступил еще один
роковой год, 1902, когда я был пробит второй
шальной пулей.

Это случилось в величественных горах
Тибета за год до Англо-Тибетской войны.

В этот второй раз мое несчастное
физическое тело сумело ускользнуть от рока
благодаря тому, что рядом со мной было пять
хороших врачей — трое с европейским
образованием и два специалиста тибетской
медицины, все пятеро, искренно преданные
мне.

Через три или четыре месяца
бессознательной жизни для меня

начался еще один год постоянного
физического напряжения и необычных
психологических изысканий и новшеств — а
затем настал мой третий роковой год.

Это было в конце 1904 года в Закавказье,
недалеко от Чиатурского тоннеля.

Говоря об этой третьей шальной пуле, я не
могу здесь не воспользоваться случаем, к
удовольствию одних и неудовольствию других
моих сегодняшних знакомых, сказать теперь
открыто об этой третьей пуле, что она была
выпущена в меня, конечно, несознательно,
каким-то «очаровашкой» из тех двух групп
людей, которые, попав с одной стороны под
влияние революционного психоза, а с другой
во власть деспотических начальников,
случайных выскочек, вместе заложили тогда,
тоже, конечно, несознательно, краеугольный
камень в основание действительно, по
крайней мере сегодня, «великой России».

Тогда там проходили боевые действия между
так называемой Русской Армией, в основном
казаками, и так называемыми гурийцами.

Ввиду того факта, что определенные
события моей жизни, начиная с этого
третьего, почти фатального ранения, и до
последнего времени, имели между собой, как я
недавно заметил для себя, очень странную и в
то же время очень определенную связь с
точки зрения одного физического закона, я
поэтому опишу некоторые из этих событий как
можно подробнее.

Необходимо, прежде чем идти дальше,
заметить здесь также, что вечером 6 ноября
1927 года, когда, хорошо выспавшись, я начал
думать о сложившейся для меня ситуации, в
моем сознании вспыхнула одна идея среди
прочих, которая тогда показалась мне
полностью абсурдной; но сейчас, неожиданно
установив и за последние семь лет объяснив
для себя различные факты, прежде
неизвестные мне, я убедился без всякого
сомнения, что она истинна.

Так вот, в период этой третьей пули со мной
рядом был только один человек, и к тому же
очень слабый. Как я узнал позже, он, думая,
что ситуация и окружающие условия могли
вызвать для меня очень нежелательные
последствия, быстро нашел где-то осла и,
положив меня, бывшего абсолютно без
сознания, на него, погнал его спешно далеко
в горы.

Там он положил меня в какую-то пещеру, а
сам ушел искать помощи.

Он нашел какого-то «цирюльника-лекаря»,
необходимые бинты и вернулся с ними поздно
вечером.

В пещере они никого не нашли и были очень
удивлены, потому что ни я сам не мог уйти, ни
кто-либо другой не мог войти туда, а
относительно диких зверей им было очень
хорошо известно, что в этом краю, кроме
оленей, коз и овец, никаких животных не было.

Они заметили следы крови, но по ним нельзя
было идти, потому что уже наступила ночь.

Только на следующее утро, когда начало
светать, проведя всю ночь в беспокойстве и
бесплодных поисках в лесу, они нашли меня
между какими-то камнями, все еще живого и по
всей видимости крепко спящего.

Цирюльник сразу отыскал какие-то корни,
сделал из них мне временную перевязку, и дав
инструкции моему слабому другу о том, что
делать, немедленно куда-то удалился.

Поздно вечером он вернулся в
сопровождении двух своих друзей, «хевсуров»,
с двухколесной повозкой, запряженной двумя
мулами.

В этот вечер они отвезли меня еще дальше в
горы и снова положили меня в пещеру, но на
этот раз в большую, примыкавшую к другой
огромной пещере, в которой, как позже
выяснилось, сидели

и полулежали, возможно, размышляя о
человеческой жизни прошлых и будущих эпох,
несколько десятков мертвых хевсуров, «мумифицированных»
разреженным воздухом этого возвышенного
места.

В этой пещере, в которой они меня положили,
в течение двух недель в присутствии
вышеупомянутого слабого человека,
цирюльника и одного молодого хевсура
продолжалась во мне борьба между жизнью и
смертью.

После этого мое здоровье стало улучшаться
с такой скоростью, что спустя неделю мое
сознание полностью возвратилось, и я уже
мог двигаться с помощью кого-то и палки, и
пару раз даже побывал на «тайной встрече»
моих «бессмертных соседей».

К этому времени стало уже ясно в процессе
гражданской войны, что верх, как говорится,
взяла Русская Армия, и уже везде казаки
выискивали и арестовывали всех «подозрительных»
жителей, которые не были местными.

Поскольку я не был местным, а также знал
способ мышления людей, подпавших под
влияние «революционного психоза», я решил
бежать из этих краев как можно скорее.

Учитывая создавшуюся обстановку в
Закавказье в целом, и мои личные планы на
будущее, я решил ехать в Закаспийскую
область.

Продолжая испытывать невероятные
физические страдания, я отправился в путь в
компании вышеупомянутого слабого человека.

Я испытывал неимоверные страдания
главным образом потому, что я должен был
везде по пути сохранять вид, не вызывающий
подозрений.

Вид, не вызывающий подозрений, был
необходим, чтобы не стать жертвой этого «политического
психоза».Дело в том, что в местах, где
проходила железная дорога, лишь недавно был,
так сказать, «достигнут высший градус»
этого национального психоза, в данном
случае между армянами и татарами, и
некоторые особенные последствия этого
человеческого бедствия все еще по инерции
проявлялись.

Мое несчастье в данном случае состояло в
том факте, что, имея «универсальную
внешность», я выглядел для армян
чистокровным татарином, а для татар
чистокровным армянином.

Чтобы сделать этот длинный рассказ короче,
я, всеми правдами и неправдами, в компании
этого моего слабого друга и с помощью
губной гармошки прибыл наконец в
Закаспийскую область.

Эта губная гармошка, которую я обнаружил в
кармане моего пальто, сослужила нам хорошую
службу.

На этом оригинальном инструменте я тогда
играл, могу признаться, неплохо — хотя я
играл только две мелодии: «Сопки Маньчжурии»
и вальс «Ожидание».

Прибыв в Закаспийскую область, мы решили
на время пребывания остановиться в городе
Ашхабаде.

Мы сняли две хорошие комнаты в частном
доме с прелестным садом, и я мог наконец
отдохнуть.

Однако на следующее утро мой единственный
товарищ, уйдя в аптеку, чтобы достать для
меня необходимые медикаменты, долго не
возвращался.

Проходили часы, но он все не приходил… он
не приходил.

Я начал беспокоиться главным образом
потому, что знал, что он был здесь в первый
раз и еще никого не знал.

Наступила ночь и у меня нет больше
терпения… Я иду искать его.

Неожиданно, слушая мои вопросы, сын
аптекаря говорит, что он видел, как этого
самого молодого человека, который был у них
утром, арестовали полицейские на улице
недалеко от них и куда-то увели.

Что было делать? Куда идти? Я никого здесь
не знаю и, кроме того, я едва способен
двигаться, потому что за последние
несколько дней я пришел в полное истощение.

Когда я выхожу из аптеки, на улице уже
почти совсем темно.

Случайно мимо проезжает свободный экипаж.
Я прошу отвезти меня в центр города, куда-нибудь
поближе к базару, где после закрытия
магазинов все еще продолжается жизнь.

Я решаю ехать туда в надежде на встречу,
может быть, в каком-нибудь кафе или чайхане,
с каким-нибудь
моим знакомым.

Я едва передвигаюсь по узким улочкам, и
мне попадаются только маленькие ашханы,
в которых сидят
только текинцы.

Я все больше и больше слабею, и в моих
мыслях уже мелькает подозрение, что я могу
потерять сознание.

Я сажусь на террасе перед первой же чайханой,
которая мне
попадается, и прошу немного зеленого чая.

Сделав несколько глотков, я прихожу в себя
— слава Богу! — и смотрю в пространство,
тускло освещенное уличным фонарем.

Я вижу, что какой-то высокого роста
человек с длинной бородой, в европейской
одежде, проходит мимо чайханы.

Его лицо кажется мне знакомым, я смотрю на
него, а он, приближаясь и также глядя на меня
очень пристально, проходит мимо.

Проходя дальше, он оборачивается
несколько раз и снова на меня смотрит.

Я решаю рискнуть и кричу ему вслед на
армянском: «Либо я вас знаю, либо вы меня
знаете!»

Он останавливается и, глядя на меня, вдруг
восклицает: «А! Черный дьявол!», и идет ко
мне.

Мне достаточно было услышать его голос,
чтобы узнать, кто это.

Это был никто иной как мой дальний
родственник, бывший переводчик
полицейского суда.

И я также знал, что причиной его ссылки
было то, что он вступил в тайную связь с
любовницей шефа полиции.

Можете ли вы вообразить мое внутреннее
ликование при этой встрече?

Я не буду описывать, как и о чем мы
говорили, когда сидели на террасе маленькой
чайханы, продолжая
пить зеленый чай.

Я скажу только, что на следующее утро этот
мой дальний родственник, бывший
полицейский чиновник, пришел ко мне в
сопровождении своего друга, лейтенанта
полиции.

От них я узнал, во-первых, что с моим
товарищем ничего серьезного не произошло.

Он был арестован только потому, что был
здесь в первый раз и никто его никогда до
этого не видел.

И поскольку везде было много опасных
революционеров, он был арестован с
единственной целью установления личности.

Это, они сказали, несложная вещь. Они
напишут в то место, где был выдан его
паспорт, и сделают запрос о его
политической благонадежности; а если он должен, тем
временем, развлекаться с блохами и вшами,
что из этого? Испытать такое очень хорошо
как подготовительное образование для
дальнейшей жизни.

И во-вторых, прибавил мой дальний
родственник, понижая голос, твое имя
появилось в списке нарушителей спокойствия
посетителей «Монмартра», мест фривольных
развлечений.

Учитывая это, а также в связи с другими
соображениями, я, все еще очень больной,
решил покинуть также и это место, и как
можно скорее. Тем более, что я никак не мог
помочь моему другу.

Теперь совершенно один, и более того, с
очень ограниченными средствами, я двинулся
в направлении Центральной Азии.

Преодолев с невообразимыми трудностями
всякого рода великие и малые препятствия, я
прибыл в город Янгихисар в бывшем китайском
Туркестане, где, с помощью моих старых
друзей, я запасся деньгами, а затем оказался
в том самом месте, где жил несколько лет
назад, когда восстанавливал свое здоровье,
пошатнувшееся из-за шальной пули номер два.

Это место расположено на юго-западной
окраине пустыни Гоби и является в моем
представлении самым изобильным и цветущим
из всех частей поверхности нашей Земли.

А относительно воздуха в этой местности и
его целебного влияния на каждого, кто его
вдыхает, я скажу, что он поистине
очистителей.

Если рай и ад существуют в реальности, и
если они испускают какое-то излучение, то
воздух в пространстве между этими двумя
источниками был бы наверное именно таким.

Потому что на одной стороне — почва,
которая почти буквально источает из себя,
как из рога изобилия, всевозможные виды
земной флоры и фауны и фоскалии, и сразу же
рядом с этой изобильной почвой — пространство во много тысяч
квадратных километров, представляющее в
буквальном смысле ад, где не только ничего
не растет, но все, что выросло в другом месте,
случайно попадая в него, полностью
разрушается за очень короткое время, не
оставляя никакого следа.

Именно здесь, на этом маленьком,
единственном в своем роде кусочке твердой
поверхности нашей Земли, воздух которого,
то есть наша вторая пища, берет свое начало
и трансформируется между силами рая и ада,
во мне происходило, в конце моего посещения
этого места, а потом в другой раз в почти
бредовом состоянии, точно такое же само-убеждение,
в связи с которым в моем сознании, вечером 6
ноября, как я упомянул выше, промелькнула
идея, которая показалась мне тогда
полностью абсурдной.

В первый раз мои друзья привезли меня туда
в бессознательном состоянии вскоре после
того как я был ранен второй шальной пулей.

Вначале рядом со мной было много друзей,
среди которых было пятеро вышеупомянутых
врачей.

И когда, после возвращения сознания, я
пошел на поправку, все они постепенно
уехали, и я остался там с одним тибетцем и
одним очень молодым кара-киргизом.

Живя там, вдали от людей всех типов и видов,
в компании этих двух симпатичных людей,
заботившихся обо мне почти по-матерински, и
питаясь вышеупомянутым «очистительным
воздухом», я за шесть недель поправился
настолько, что уже хотел и был в состоянии в
любой момент покинуть это целительное
место.

Все уже было собрано и упаковано, и для
продолжения путешествия мы ожидали только
прибытия отца молодого кара-киргиза с его
тремя верблюдами.

Так как у меня были сведения, что в одной
из долин горы, называвшейся тогда «пик Александра III»,
находились в то время несколько русских
офицеров, топографов Туркестанского
Топографического Управления, среди который
был один из моих очень хороших друзей, я
настоял, чтобы мы сперва зашли к ним, а
оттуда уже присоединились к какому-нибудь
большому каравану и пошли сначала в Андижан,
а затем в Закавказье, чтобы повидать моих
родителей.

Я к тому времени, хотя еще и не вполне, как
говорится, «твердо держался на ногах», но
уже чувствовал себя довольно хорошо.

Была ночь; взошла полная луна. Следуя по
пути случайных ассоциаций, мои мысли
незаметно перешли снова к вопросу, который
к этому времени окончательно
трансформировался в idee fix моего
внутреннего мира.

В продолжение всех этих мыслей об этом и
под влиянием, с одной стороны, далекого
глухого гула, создаваемого звуками
миллиардов жизней всевозможных форм, а с
другой стороны — внушающей ужас тишины, во
мне постепенно выросла по отношению к
самому себе критическая способность
беспрецедентной силы.

Вначале мне вспомнились все мои ошибки в
моих прежних поисках.

В то время как, с одной стороны, я
продолжал констатировать свои ошибки и
вообще несовершенства методов, до этого
мною применявшихся, с другой стороны, мне
становилось ясно, как мне следовало
действовать в том или другом случае.

Я очень хорошо помню, как моя сила убывала
от этих напряженных мыслей, и, пока это
продолжалось, какая-то часть меня снова и
снова побуждала меня встать и встряхнуться,
чтобы остановить эти мысли, но я не мог
этого сделать, так сильно я был поглощен
этими самыми мыслями.

Я не знаю, чем бы все это кончилось, если бы
в тот самый момент когда я инстинктивно начал чувствовать,
что скоро потеряю сознание, возле меня не
опустились на землю те самые три верблюда.

От этого я пришел в себя и встал.

К этому времени уже начало рассветать. Не
спали также и мои молодые компаньоны, уже
занимавшиеся приготовлениями к утренней
жизни в пустыне.

Поговорив со стариком, мы решили
использовать лунный свет и выходить в путь
только по вечерам. Кроме того, за день
верблюды могли хорошо отдохнуть.

Вместо того, чтобы лечь и немного поспать,
я взял винтовку и дорожное ведро, сделанное
из брезента, и пошел к близлежащему
источнику очень холодной воды,
находившемуся на самом краю пустыни.

Раздевшись, я стал очень медленно
поливать себя этой холодной водой.

После этого, хотя я чувствовал себя очень
хорошо умственно, физически я так ослабел,
что, одевшись, был вынужден лечь на землю
там же около источника.

А затем, в то время как я чувствовал себя
таким слабым физически и очень хорошо
освеженным умственно, во мне стало
продолжаться то самое само-убеждение, суть
которого запечатлилась в моем сознании
навсегда и в связи с которым, вечером 6
ноября, промелькнула упомянутая идея.

Это было довольно давно, и я не помню
буквально слов этого са-мо-убеждения, столь
непохожего на мое обычное общее состояние.

Но, сохранив в себе, так сказать, его «вкус»,
я могу восстановить все это теперь очень
точно, хотя и другими словами. Оно состояло
в следующем:

Судя по улучшению моего здоровья в
последние несколько дней, кажется, что я
снова вернулся к жизни и волей-неволей
должен буду влачить и дальше свое
существование и ишачить так же, как раньше.

Боже мой! Возможно ли, что я должен буду
испытывать вновь все то, что я пережил во
все вместе взятые

периоды моего активного состояния, за
полгода до этого моего последнего
несчастья?

Не только испытывать чувства, сменяющие
друг друга почти регулярно, — стыда за
внутренние и внешние проявления моего
обычного бодрствующего состояния, и
одиночества, разочарования, пресыщенности,
и других, но, главным образом, везде быть
преследуемым страхом «внутренней пустоты»?

Чего я только не делал, какие только
ресурсы не задействовал и не исчерпал в
моем решении достичь состояния, когда
функционирование моей души в моем обычном
бодрствующем состоянии протекало бы в
соответствии с предварительными
указаниями моего активного состояния, но
все впустую!

В моей прежней жизни, будучи всегда
безжалостным к своим природным слабостям, и
почти все время сохраняя само-наблюдение, я
смог достичь почти всего, что в пределах
человеческих возможностей, а в некоторых
областях достиг даже такой степени силы,
какой ни один человек, возможно, даже за все
прошлые эпохи, никогда не достигал.

Например, развитие силы моих мыслей было
доведено до такого уровня, что всего лишь за
несколько часов

само-подготовки я мог на расстоянии
десятков миль убить яка; или за двадцать
четыре часа мог собрать жизненные силы
такой интенсивности, что мог за пять минут
погрузить в сон слона.

В то же время, несмотря на все мои желания
и старания, я не мог добиться успеха в «само-воспоминании»
в процессе моей обычной жизни с другими
людьми; так, чтобы быть способным проявлять
себя не в соответствии с моей натурой, а в
соответствии с предварительными
указаниями моего «сосредоточенного
сознания».

Я не мог достичь состояния «само-воспоминания»,
достаточного даже для того, чтобы
остановить ассоциации, текущие во мне
автоматически вследствие некоторых
нежелательных наследственных факторов
моей природы.

Как только накопленная энергия,
позволявшая мне

быть в активном состоянии, истощалась,
немедленно начиналось течение ассоциаций
мыслей и чувств в направлении объектов,
диаметрально противоположных идеалам
моего сознания.

Когда у меня не было удовлетворенности
едой и сексом, ведущим фактором этих моих
ассоциаций, казалось, была прежде всего
месть, а в состоянии полного удовлетворения
они текли на тему грядущих удовольствий еды
и секса или на темы наслаждения любовью к
себе, тщеславия, гордости, ревности и других
страстей.

Я глубоко размышлял сам и старался узнать
у других о причинах такой ужасной ситуации
в моем внутреннем мире, но не мог прояснить
абсолютно ничего.

С одной стороны ясно, что необходимо «помнить
себя» и в процессе обычной жизни, а с другой
стороны

очевидно, что необходимо иметь некую
внимательность, способную контактировать с
другими людьми.

Хотя в моей прошлой жизни я пробовал все,
даже носил на себе напоминающие факторы
всевозможных видов, ничего не помогало.
Возможно, это помогало немного, пока я носил
их на себе, но и то только вначале, а как
только я переставал носить их или привыкал
к ним, в то же мгновение все становилось как
раньше.

Нет никакого выхода….

Тем не менее, он есть; есть только один
выход-иметь

вне себя некий, так сказать «никогда-не-спящий-уп-равляющий-фактор».

А именно фактор, который напоминал бы мне
всегда, в моем любом обычном состоянии, о
том, чтобы «помнить себя».

Но что это такое!!! Возможно ли это??!! Новая
мысль!!!

Почему до сих пор не могла прийти в мою
голову такая простая мысль?

Неужели я должен был страдать и физически,
и морально до сих пор только для того, чтобы
сейчас мне позволено было думать о такой
возможности?

Почему я не мог, и в этом случае также,
искать «универсальную аналогию»? И здесь
тоже Бог!!! Снова Бог!!! Только Он везде и с
Ним все связано.

Я человек, и таким я создан Им, в отличие от
всех других внешних форм животной жизни, по
Его образу!!!

Он Бог, и значит я тоже имею в себе все
возможности и невозможности, которые имеет
Он.

Разница между Ним и мной должна состоять
только в масштабе.

Потому что Он Бог всего существующего во
вселенной! И следовательно, я тоже должен
быть Богом чего-то существующего на моей
шкале.

Он Бог, и Я Бог! Какие возможности есть у
Него по отношению ко всему существующему во
вселенной, такие же возможности и
невозможности должны быть также и у меня по
отношению к миру, подчиненному мне.

Он Бог всего мира, а также Бог моего
внешнего мира. Я тоже Бог, хотя только моего
внутреннего мира. Он Бог, и Я Бог!

Во всем и для всего мы имеем одни и те же
возможности и невозможности!

Что возможно и невозможно в сфере Его
великого мира, должно быть возможно или
невозможно в сфере моего маленького мира.

Это так же ясно, как то, что после ночи
должен неизбежно наступить день.

Но как я мог не заметить такой
поразительной аналогии?

Я так много думал о сотворении мира и
поддержании существования мира, и вообще о
Боге и его делах; а также разговаривал со
многими людьми обо всех этих материях; но ни
разу не пришла в мою голову эта простая
мысль.

И тем не менее, это не может быть иначе. Все,
без исключения, вся строгая логика, так же
как и все исторические данные, обнаруживает
и подтверждает

то, что Бог представляет абсолютную
доброту; Он все-любящий и все-прощающий. Он
справедливый умиротворитель всего, что
существует.

В то же время зачем должен Он, будучи Тем,
что Он есть, прогонять от Себя одного из
своих ближайших,

им порожденных любимых сыновей, только за
«путь гордости», свойственный любой
молодой и еще не полностью сформированной
индивидуальности, и наделять его силой
равной, но противоположной Своей
собственной?.. Я имею в виду «Дьявола».

Эта идея как солнце осветила весь мой
внутренний мир, и сделала очевидным фактом,
что в великом мире для поддержания
гармонического устройства неизбежно
требуется некий вид постоянного сохранения
напоминающего фактора.

По этой причине наш Создатель Сам, во имя
всего того, что Он создал, вынужден был
поставить одного из своих любимых сыновей в
такое, в объективном смысле, унизительное
положение.

Поэтому я тоже должен теперь для моего
маленького внутреннего мира создать вне
себя, из некого фактора, любимого мною,
подобный неиссякаемый источник.

Теперь возникает такой вопрос:

Что есть в моем обычном существовании
такого, что, если я удалю это от самого себя,
будет всегда в моих разнообразных
состояниях напоминать мне о себе?

Думая и думая, я пришел к выводу, что если
бы я должен был прекратить всякое
применение той

исключительной силы, которой я обладаю,
которая была развита мною сознательно в
моей обычной жизни с людьми, тогда и будет,
вероятно, выдавлен из меня такой
напоминающий источник.

А именно, власть, основанная на силе в
области «хан-бледзойн», или, как это
называют другие, силе телепатии и
гипнотизма.

Благодаря, главным образом, этому моему
качеству, развитому во мне мною самим, я в
процессе обычной жизни, особенно за два
последние года, был испорчен и развращен до
самой глубины, так что, вероятнее всего, оно
останется во мне на всю мою жизнь.

И поэтому, если я сознательно лишу себя
этой благодати моей сущности, тогда
несомненно всегда и во всем ее отсутствие
будет мною сильно ощущаться.

Я клянусь помнить о том, чтобы никогда не
пользоваться этой своей способностью, и тем
самым лишить себя удовлетворения
большинства моих пороков. В процессе жизни
с другими людьми это мое любимое качество
будет всегда для меня напоминанием.

Никогда, сколько буду жить, я не забуду
своего состояния, которое возникло у меня
тогда, когда в последний день моего
пребывания в этом месте произошло
вышеприведенное самоубеждение,
окончившееся выводом, который я также
привел выше.

Как только я осознал весь смысл этой идеи,
я как будто заново родился; я вскочил и стал
бегать вокруг источника, не зная, что я
делаю, как молодой теленок.

Все это кончилось тем, что я решил
принести присягу своей собственной
сущности, в состоянии ума, известном мне,
никогда больше не использовать эту мою
способность.

Я должен также заметить, что когда я
поклялся не применять в жизни это мое
качество, я сделал оговорку, что моя клятва
не должна касаться случаев применения его в
научных целях.

Например, я очень интересовался тогда, и
даже теперь мой интерес не потерян
полностью, повышением видимости удаленных
космических объектов во много тысяч раз
посредством использования медиума, а также
лечением рака силой внушения.

Все это было примерно за два года до моего
второго посещения этого места.

Ближе к концу этого второго посещения в
моем бытии главная Цель почти всей моей
жизни раскололась на два определенных
аспекта; и на этот раз также благодаря моему
беспрепятственному свободному мышлению, то
есть мышлению, не подвергавшемуся
воздействию автоматических влияний других
людей.Беда в том, что до этого времени цель
моего внутреннего мира была
сконцентрирована только на одном моем
непреодолимом желании исследовать со всех
сторон и понять точный смысл и цель жизни
человека.

До тех пор в моей жизни каждая
деятельность, в которую я бросался, каждая
ошибка или успех были связаны с этой
единственной целью моего внутреннего мира.

Даже моя склонность в то время к
постоянным путешествиям и стремлению
ставить себя в процесс совместного
существования людей в тех местах, где
происходили резкие энергичные события,
такие как гражданская война, революции, и т.д.,
проистекала также из этой моей
единственной цели.

Прежде всего, за время этих событий я
собрал материал для прояснения вопросов,
связанных с моей основной целью, в более
концентрированной форме, и поэтому более
продуктивно.

Во-вторых, как результат памяти в моем
автоматическом мышлении о всех ужасах,
свойственных таким насильственным
событиям, свидетелем которых я был, и
наконец, из накопленных впечатлений от
бесед с различными революционерами в
предыдущие несколько лет вначале в Италии,
а затем в Швейцарии, и еще совсем недавно в
Закавказье во мне кристаллизовалась мало -помалу,
помимо прежней единственной цели, еще одна
неукротимая цель.

Эта другая вновь возникшая цель моего
внутреннего мира состояла в общем в
следующем: что я должен найти, любой ценой,
некий способ или средство для того, чтобы
разрушить в людях склонность к внушаемости,
которая заставляет их легко подпадать под
влияние «массового гипноза».

И поэтому, после этого вышеупомянутого «возрождения»
цели моего внутреннего мира, в то время как
продолжался процесс восстановления моего
здоровья, я составил в своих мыслях
предвари-

тельный план своей будущей деятельности.

Итак, идея, вспыхнувшая в моем сознании
вечером 6 ноября, состояла в следующем:

По всей вероятности, переживание мной за
последние несколько дней ужасного отчаяния
и необычно напряженной борьбы внутренних
сил, выражавшейся в то утро в почти бредовом
само-убеж-дении, — на самом деле есть ничто
иное как прямой результат того само-убеждения,
которое происходило во мне в почти таком же
состоянии около тридцати лет назад на краю
пустыни Гоби.

Поэтому, как только я более или менее
поправился, я сразу же продолжил свои
исследования, но теперь с двумя
определенными целями вместо прежней одной.

Я не буду писать здесь о том, что я
предпринял дальше, ни о том, как я
удовлетворял моего внутреннего «двухголового
червя любознательности», поскольку об этом
я уже писал достаточно подробно в одной из
книг третьей серии моих писаний.

Я скажу здесь только, что через несколько
лет я счел необходимым организовать где-нибудь
учреждение для подготовки «помощников-инструкторов»
с той целью, чтобы ввести в жизнь людей то,
чему я сам уже научился.

Когда возникла эта необходимость, тогда,
после всяческих «сравнительных
размышлений» я выбрал Россию как наиболее
подходящую для этой цели страну.

С этой целью я оказался в 1912 году в сердце
России, городе Москве, где сразу начал
организовывать такое учреждение под
названием «Институт гармонического
развития человека».

Через два года постоянной психофизически
напряженной работы этот проект быстро
приближался к завершению, когда внезапно
началась война, война, о которой никто не
думал, что она может продлиться долго, но которая постепенно
стала хронической и теперь называется «Мировой
войной».

Медленно тянулись годы; годы, которые
теперь уже не только беспрерывно требовали
напряженной деятельности от этого моего
злополучного физического тела, но
высасывали из него несколько раз за день
все виды сил, накопленных для воли и
терпения.

Я уже начинал, что может показаться
странным, приспосабливаться к условиям,
созданным этим общим злом человечества,
когда внезапно, очень м-е-д-л-е-н-н-о и очень н-е-н-а-в-я-з-ч-и-в-о
появилась Мадам Русская Революция.

Эта досточтимая леди, хотя еще не совсем
твердо стоящая на ногах, сразу начала
наносить внутри этого моего бедного
физического тела такие раны и повреждения,
что скоро каждый его атом сжался от страха и
не мог получить ни одной минуты покоя.

Медленно проходили месяцы; казалось, что
прошли века; мой внешний мир от удушья уже
начал биться в конвульсиях; в то же время,
тем не менее, оживление, производимое вечно
противоположными факторами в моем
внутреннем мире, достигло высочайшей
степени.

В этом состоянии внутренней живости, не
думая о будущих перспективах, я начал
действовать.

Здесь начался еще раз для этого моего
физического тела ряд «фокусов», необычных
для человеческой психики.

Я сразу же отправился в путешествие, снова
через непроходимые места, на этот раз в
горах Кавказа, испытывая, конечно, как
обычно происходит в таких путешествиях,
частый голод и холод, в добавление к
постоянному беспокойству о моих близких
людях, как о тех, кто остался в этом хаосе
позади, так и о тех, кто был рядом со мной.
Затем, с одной стороны, у меня началась
дизентерия в тяжелой форме, а с другой
стороны, вернулась старая болезнь под названием «жаба» (angina pectoris), которую
я считал полностью излеченной.

После этого — несколько месяцев жизни в
жестоких условиях, а затем путешествия из
одной страны в другую с, наряду с другими
вещами, неизбежной необходимостью быть
постоянно «настороже» — так, чтобы ни я, ни
кто другой из сопровождавших меня молодых
людей, которые еще не испробовали «деликатесов»
человеческой жизни, не стали жертвами в то
время общеевропейского «политического
психоза».

Затем — два года безостановочной
психофизической деятельности по
организации Института, на этот раз во
Франции.

И как раз в этот момент моей долгой и
необычной жизни капризная и своевольная
судьба сыграла со мной свою главную шутку.

К тому времени мне уже стало ясно, что, с
одной стороны, все, что я имел из
материальных ресурсов в бывшей России,
исчезло навсегда, и, с другой стороны, если
через три месяца у меня не будет по крайней
мере одного «кругленького» миллиона
франков, то я вылечу в трубу, тоже навсегда.

И в этом злополучном моем физическом теле,
утомленном уже до предела, особенно двумя
последними годами напряженной работы, из-за
двух этих «сюрпризов» мое мышление
усилилось до таких пропорций, что для него с
трудом хватало места в моей черепной
коробке.

Каким-то чудом мой череп не лопнул, и
поэтому я решил предпринять рискованное
путешествие в Америку вместе со множеством
людей, среди которых большинство, как и я
сам, не знали ни одного слова на местном
языке, и ни один не имел ни гроша в кармане.

И тогда, для завершения всего этого, в
качестве финального аккорда это мое
изношенное физическое тело — в котором уже
наличествовали из его предыдущей жизни все
вышеперечисленные отметки — вместе с
автомобилем, едущим на скорости 90
километров в час, врезалось в самое толстое
дерево через месяц после моего возвращения
в Европу из Америки.

Как выяснилось, после такого «променада»
я не был еще окончательно разрушен, и
несколькими месяцами позже, к моему
несчастью, в мое полностью изувеченное тело
вернулось в своей полной силе со всеми
своими прежними атрибутами мое сознание.

После этого очень скоро возникли передо
мной и стали совершенно очевидны два
следующих факта:

Первый факт состоял в том, что все, что я
наконец более или менее приготовил за
последние три года как средство для
возможности достижения второй главной цели
моего внутреннего мира, должно из-за долгой
паузы в моем личном участии неизбежно
погибнуть.

Второй состоял в том, что если ущерб,
причиненный моему физическому телу
автомобильной аварией, может быть возмещен
и здоровье восстановлено, то это произойдет,
в любом случае, совсем не скоро.

Когда эти два несомненных факта стали
совершенно ясны для меня, во мне начались,
внутри окутывающей их сферы физических
страданий, также и моральные страдания.

К тому времени я мог уже двигаться по дому
и даже ездить на автомобиле, конечно, всегда
с чьей-либо помощью.

Стараясь быть внешне спокойным во всем,
чтобы не создавать лишних забот для моих
близких, я, внутренне, под аккомпанемент
этих двух видов страдания думал, думал и
думал о своем положении.

И как раз вместе с этими мыслями во мне
поднялся второй ряд моральных страданий.

А именно: я осознал и через несколько дней
незаметного наблюдения с определенностью
установил тот факт, что ужасная болезнь
моей искренне любимой жены по причине
перерыва в моем специальном лечении, а
также ее полного забывания о себе в
процессе ухаживания за мной во время моей
болезни, была так запущена, что к этому
времени уже под вопросом была сама
возможность ее излечения.

И в дополнение к этому, врачи, лечившие мою
мать, которые приходили ко мне как старые
друзья, часто замечали мне, что ее
хроническая болезнь все больше
прогрессировала.

Я намеренно отодвинул от себя все мысли о
причинах этого второго ряда моральных
страданий, потому что ясно понимал свою
беспомощность.

Все свое внимание я намеренно
сконцентрировал на причинах моего первого
ряда моральных страданий и на перенесении
на себе их последствий, с той целью, чтобы не
испытывать страданий второго ряда.

Только тогда после многих дней очень
активного и серьезного размышления я решил
использовать для своей цели единственное
средство, доступное мне в моем положении.

Я решил посвятить все функции своего
внутреннего мира одной цели — как бы то ни
было, суметь изложить саму суть всего того
материала, на который я пролил свет для
блага человечества, в какой-либо
описательной форме.

С этим решением, в тот же самый день я
начал диктовать. Это было 1 января 1925 года.

Я сказал «диктовать», потому что вначале я
был еще настолько слаб, что не мог писать
сам, а только диктовать.

С этого самого момента с физическими
страданиями, а также ча-сто с моральными
страданиями второго ряда, все еще
продолжавшимися, я писал и писал, делал
изменения и снова писал.

С самого начала, с целью сделать для себя
более ясными логическую связь и
последовательное развитие идей моего
изложения, я установил обычай по вечерам,
как дома, так и в поездках, слушать в
присутствии других людей чтение вслух того
отрывка, над которым я тогда работал.

Этими другими людьми были всегда либо
бывшие студенты основанного мной Института,
которые по-прежнему оставались со мной, или
просто давние последователи моих идей из
разных стран, которых я случайно встретил в
своих путешествиях, или те, кто, следуя
старой привычке, продолжали периодически
меня навещать.

Мое положение в то время, как прежде было
описано, я констатировал и полностью
прояснил для себя уже в сентябре и с тех пор
часто думал и думал о нем с тем результатом,
что наконец, 6 ноября я пришел к
категорическому решению, которое будет
описано ниже.

Поэтому теперь после всех моих объяснений,
я думаю, уже любой читатель может легко
представить себе, какая дилемма встала
передо мной, когда, проработав почти три
года с невообразимыми трудностями и
собираясь уже умереть спокойно, я
определенно и ясно понял, без всякого
сомнения, что из этих моих писаний люди,
которые не знали меня лично, не смогут
понять абсолютно ничего.

Мое категорическое решение, к которому я
пришел 6 ноября 1927 года, состояло в
следующем:

Мобилизовать все способности и
возможности всего моего существа, как
приобретенные мной самим, так и
наследственные, и до момента прихода
следующего нового года, а это момент моего
появления на Земле Бога, открыть какое-либо
возможное средство к удовлетворительному
выходу из этой ситуации.

В случае неспособности найти такое
средство, вечером последнего дня старого
года, начать уничтожение всех моих писаний,
рассчитав время так, чтобы в полночь вместе
с последней страницей уничтожить и себя
самого.

Начиная с этого дня, стараясь внешне жить
и работать так же, как и прежде, так чтобы
мое необычное состояние не было замечено
окружавшими меня людьми, я направил свои
мысли единственно на этот вопрос — как
выбраться из моей отчаянной ситуации.

Поскольку мое намеренное мышление об этом
было очень напряженным, через день или два
все мысли, возникавшие во мне автоматически,
также начинали течь исключительно в связи с
этим вопросом.

Время шло… Приближались Рождественские
каникулы.

Поглощенный внутренне все время этими
мыслями, я стал заметно худее и слабее, и что
еще хуже, в дополнение к этому, вновь почему-то
начали проявляться во мне последствия моих
прежних болезней, подцепленных за много лет
до этого.

Я очень хорошо помню, как однажды в этот
период, будучи физически изнуренным до
изнеможения, только что окончив опасный
спуск в автомобиле по обледеневшему
перевалу в Пиренеях, сидя в каком-то
провинциальном убогом кафе, я укоризненно
задал себе следующий вопрос:

«Что сейчас, конкретно, было бы необходимо
мне сделать, чтобы, во-первых, я сам мог быть
полностью удовлетворен моим писанием и, во-вторых,
чтобы создать полностью соответствующие
условия для его распространения?»

На этот конкретный вопрос я, осушив
огромное количество рюмок местной «прелести»
под названием арманьяк, и после достаточно
Долгого и серьезного размышления,
сформулировал для себя следующий ответ:Оба
эти полностью удовлетворяющих меня желания
могли быть исполнены, если бы были
осуществлены три весьма определенные
условия.

Первое, чтобы я переписал заново все мои
писания, но в новой форме, которую я теперь
понял.

Второе, и параллельно с этим, чтобы я
изучил и со всех сторон прояснил для себя
детали некоторых все еще для меня
неизвестных и очень глубоких вопросов
общей психики человека и использовал эту
информацию в моих писаниях.

И третье, чтобы была возможность во время
этого периода, пока я выполняю все это,
обновления моего физического тела и моего
духа до такой степени, чтобы, когда мои
писания будут закончены, я мог бы управлять
распространением их сам, с той энергией и
настойчивостью, которые были свойственны
мне в моей юности.

В тот же самый день, продолжив свою
поездку и поглощенный своими
фантастическими мыслями, я рассчитал, между
прочим, что для изучения упомянутых
неизвестных данных об обычной душе
человека и для изложения моих писаний в
новой форме потребовалось бы примерно не
менее семи лет.

Кстати, можно заметить здесь, что в связи с
этим моим вычислением этого периода в семь
лет во мне даже возникло по отношению к
самому себе ироническое чувство, и с этим
чувством я подумал следующее:

Разве не любопытно было бы, если бы я
действительно прожил еще семь лет и
закончил за этот период все, что наметил?

Если это на самом деле произойдет, тогда, в
дополнение ко всему, что будет завершено, я
буду обладать по крайней мере одним
превосходным и экстраординарным примером
для детального практического
доказательства закономерности появления
следствий, происходящих из космического
закона «семеричности», который

теоретически объяснен мною достаточно
подробно в моих писаниях.

За день до Рождества я, уже очень усталый и
измотанный до последней степени — как
постоянным активным мышлением, так и
непрерывной ездой в автомобиле, вернулся в
свой дом в Фонтенбло.

Выйдя из автомобиля, я не пошел сразу лечь
в постель, как уже привык делать, но вместо
этого пошел в сад в надежде, что, может быть,
там в тишине под влиянием знакомого и
уютного окружения, я смогу немного
расслабиться.

Пройдя, пошатываясь, небольшое расстояние
по дорожке, я, будучи очень уставшим, сел на
первую же скамейку, до которой дошел.

Случилось так, что я сел на ту самую
скамейку, на которой, в первый год моего
писания у меня была привычка часто сидеть и
работать.

В то время часто приходили ко мне и
садились рядом со мной на эту скамейку по
обеим сторонам от меня два моих близких
существа, единственно близких моему
внутреннему миру.

Одна из них, всегда обожаемая мной, была
моя старая мать, а другая, моя единственно и
искренно любимая жена.

В настоящее время обе эти женщины,
единственно близкие моему внутреннему миру,
мирно покоятся рядом друг с другом на
кладбище, которое для них, так же как и для
меня, находится в совершенно чужой стране.

Первой умерла, от продолжительной болезни
печени, моя мать; несколько месяцев спустя,
от самого ужасного современного бедствия,
болезни рака, ушла моя жена.

Эта страна Франция, между прочим, которая
явилась последним местом успокоения для
этих двух существ, единственно близких мне,
но которая в действительности совершенно
чужая моей природе, остается в моих
чувствах, только по этой причине, как бы
моей родной землей.

И вот, когда я сидел на этой скамейке и
почти механически наблюдал знакомое
окружение, во мне, по ассоциации идей, стали
всплывать различные переживания, которые я
имел в этом самом месте.

Вдруг я вспомнил и представил себе, как
будто наяву, картину, которую часто видел в
короткие периоды отдыха от моего активного
размышления.

А именно, картину того, как с левой стороны
от меня в компании двух павлинов, кота и
собаки медленно шла по тропинке моя
незабвенная старая мать.

Здесь невозможно не рассказать об
отношении между моей матерью и упомянутыми
животными, поскольку оно было на самом деле
необычным в жизни современных людей.

Эти четыре столь разных по характеру
животных всегда заранее точно знали, когда
выходила моя мать, и, собравшись около двери
ее дома, ожидали ее появления, а после этого,
куда бы она ни шла, чрезвычайно «степенно»
сопровождали ее.

Всегда кот шел впереди, два павлина по
бокам и собака сзади.

Обычно, когда моя мать выходила из дома,
который был назван «Le Paradou», и следовала в
направлении меня, из своего дома,
называвшегося «Le Prierre», выходила и шла ко
мне моя жена.

Обе шли, опираясь на трости, и обе были
сгорблены.

Я должен признаться, что согбенная фигура
первой не трогала меня так сильно, потому
что я считал это и принимал как нормальный удел каждого человека в почтенном
возрасте.

Но с искривленной позой второй я был
совершенно не способен примириться; каждый
раз, когда я замечал ее, во мне поднималось
чувство протеста и мое сердце колотилось,
как у резко остановленной лошади.

Потому что только каких-то восемнадцать
лет назад из-за этой, теперь сгорбленной и с
пожелтевшим лицом женщины и ее случайного
присутствия на происходившем в Санкт-Петербурге
конкурсе красоты знаменитая Лена Кавальери,
тогда в расцвете своей юности, лишилась
своего первого приза.

Продолжая сидеть на скамейке, а также
продолжая не мешать автоматическому
течению мыслей об этих дорогих для меня
женщинах в связи с этим местом, я вспомнил и
очень сильно пережил в себе снова в
точности то чувство глубокой
растроганности, которое я не раз испытывал,
когда они говорили друг с другом.

Я вспомнил, как часто случалось, что они
сидели рядом со мной, одна справа от меня,
другая слева, почти касаясь меня, и сидели
так, что, хотя очень тихо, чтобы не мешать
мне, они иногда, когда я наклонялся вперед,
сосредоточившись на своей работе, могли
шептаться друг с другом у меня за спиной.

И это их перешептывание и их полное
понимание друг друга всегда производило во
мне это чувство глубокой тронутости.

Дело в том, что моя мать не знала ни слова
на том языке, на котором говорила моя жена, а
моя жена в свою очередь не понимала ни слова
на языке, на котором говорила моя мать.

Несмотря на это они не только очень
свободно обменивались мнениями, но они
сообщили друг другу в очень короткое время
весь своеобразный опыт и всю историю своих
жизней.

Из-за общего объекта этой
центростремительной любви, очень скоро они сочинили очень своеобразный
самостоятельный диалект, состоявший из
многих разных языков.

Мои мысли, в то время, как все еще
продолжалось во мне переживание
упомянутого чувства, незаметно перешли
вновь к теме, мучившей меня во все дни этого
моего само-вопрошения.

Начав думать об этом вновь, я поднялся,
чтобы идти домой, так как уже становилось
довольно холодно.

Через несколько шагов, в моих мыслях
внезапно появилось, и после небольшого
сравнения стало для меня совершенно ясным,
следующее:

За все время моей величайшей занятости
писанием качество моей работоспособности и
ее продуктивность всегда была результатом
и зависела от долготы и тяжести констатации
моим активным мышлением автоматических — то
есть пассивных — переживаний страдания,
происходившего во мне, об этих двух, для
меня ближайших женщинах.

Потому что уже с самого начала, когда я был
физически совершенно беспомощен, я занялся
своим писанием, уверенный, без тени
сомнения, в безнадежном состоянии их
здоровья и в их надвигающихся смертях.

С тех пор начало происходить вот что: как
только мое активное мышление относительно
вопросов писания слабело хотя бы немного,
немедленно все духовные части моего
существа начинали ассоциироваться во мне
вокруг них.

И так как любая ассоциация, связанная с
ними, влекла за собой процесс страдания — то
я, чтобы не испытывать этого неприятного
процесса, немедленно зарывался в вопросы
писания.

Необходимо признаться здесь, что
страдания мои были в основном о моей жене.

В этом, как я теперь понимаю, играл большую
роль мой, так сказать, «непримиримый
протест» против несправедливости
случайной и своевольной судьбы.

Горе было в том, что, считаясь многими
людьми в то время (и может быть, даже сейчас,
я не знаю) единственным человеком на Земле,
который мог бы полностью излечить ее от
этой болезни, тем не менее, в то время из-за
моей собственной болезни я не мог этого
сделать.

Самоуверенность, которую я выразил сейчас,
может быть, при желании, оправдана и
адекватно понята каждым читателем, если он
прочтет только одну главу из моих писаний
на тему «закона вибраций».

Итак, с бурными чувствами и дикими мыслями
выйдя из сада, качаясь как вдребезги пьяный,
я каким-то образом добрался до своей
комнаты.

Здесь, не раздеваясь, я лег на свою постель
и, против всех моих привычек, заснул сразу
же и проспал всю ночь.

На следующее утро, как только я проснулся,
мне сразу вспомнилось то открытие, которое
я констатировал прошлым вечером.

Я начал еще раз вспоминать эти вещи и
сравнивать их.

И на этот раз, без всякого сомнения, я
снова установил, что за время первых трех
лет моего авторства моя работоспособность,
так же как и моя продуктивность, в
действительности все время напрямую
соответствовала долготе и глубине этого,
так сказать, «контакта» моего сознания с
страданием, происходившим во мне о моей
матери и моей жене.

Моя работоспособность в то время была на
самом деле феноменальной, потому что я
исписал по крайней мере 10 000 килограммов
бумаги и затронул почти все вопросы,
которые вообще могут

возникнуть в человеческом уме.

Установление теперь еще раз, на свежую
голову, этого факта смутило меня очень
серьезно.

Это серьезно смутило меня потому, что я
уже знал и был убежден до этого без всякого
сомнения, благодаря моему собственному
многообразному опыту, что хотя возможно
достичь любой цели, которую ставишь сам
себе, это можно сделать исключительно через
сознательное страдание.

Объяснить мой случай, однако, такой
объективной возможностью было совершенно
невозможно.

И это было невозможно объяснить, потому
что в этом частном случае я страдал
несознательно, когда этот процесс
происходил во мне автоматически в
соответствии с моим типом и случайной
кристаллизацией в нем соответствующих
психических факторов.

Интерес, возникший в моем существе в то
утро, был такой силы, что «Бытие-жажда», до
этого владевшая мной — найти любой ценой
выход из моей тяжелой ситуации — полностью
исчезла, а ее место заняло непреодолимое
желание узнать причину этого факта.

А именно, узнать, почему и каким образом
мое страдание в этом случае могло
содействовать увеличению моей
работоспособности.

Благотворный результат для меня этой «Революции
Внутреннего Мира», произошедшей во мне, был
тот, что с этого момента я мог свободно, не
отдаваясь пристрастным чувствам, снова
думать моим привычным образом.

Вся совокупность такого моего мышления
привела к тому, что в тот самый вечер, когда
я смотрел на детей вокруг Рождественской
елки и на их безудержное веселье, вдруг, как
бы само собой, во мне возникло убеждение в
полной возможности исполнения всех трех

задач, необходимых для меня, посредством
тех сил, которые появляются от борьбы во
внутреннем мире.

А именно, тех сил, которые появляются у
каждого человека от непрерывного трения
между его сознанием и автоматическими
переживаниями его природы.

Я очень хорошо помню, что с появлением
этого убеждения все мое существо
наполнилось как бы единым, никогда до этого
не испытанным, чувством радости.

Одновременно с этим во мне само по себе и
без какой-либо манипуляции с моей стороны
появилось ощущение, так сказать, «самовоспоминания»,
также никогда-прежде-не-испытанной силы.

Когда детский праздник закончился, я
сразу же вернулся в свою комнату и заперся,
конечно, сделав предварительно
приготовления к тому, чтобы кофе имелся в
достаточном количестве, и начал думать о
том, что нужно было делать дальше.

В эту самую ночь после продолжительного
сопоставления мыслей я решил следующее:

С самого начала, с 1-го января, начать
заново работать над всем тем, что я задумал
изложить, посвящая этому только одну
половину моего бодрствующего состояния.

И посвящать вторую половину всего времени
моего бодрствующего состояния до 23 апреля,
моих именин, исключительно исследованию
возможных способов работы и формулированию
приблизительного плана для дальнейшего
последовательного выполнения.

Начиная с 1-го января, я начал работать не
весь день, как раньше, но только в
определенные часы утра и вечера, посвящая
остальное время либо писанию запросов кому-либо
из моих друзей, уважаемых мной, или
обдумыванию и разрабатыванию в уме
различных Деталей общей программы на
основе всего, что я уже разъяснил, а также в понятиях физиологических и
психологических законов, которые мне
известны.

Различные выводы, к которым я пришел во
время этих размышлений в последующие две
недели, привели меня к тому, что я решил не
делать детальной программы для всей моей
будущей внешней жизни, но делать такую
программу на каждые три месяца.

Один раз в три месяца я должен привести
себя в состояние «рав-новесия-всех-центров»,
как оно называется, и в этом состоянии, в
соответствии с окружающими условиями жизни,
существующими на то время, а также теми,
которые могли возникнуть в соответствии с
теорией вероятностей, составить программу
со всеми подробностями на последующие три
месяца.

Накануне моих именин, в соответствии со
всеми выводами, сделанными мной за это
время, а также благодаря одному мудрому
совету одного из моих старых друзей, очень
уважаемого человека, я наконец решил
следующее:

Параллельно с завершением детальной
программы, которую я должен составлять
каждые три месяца, начиная со дня моих
именин, проводить в жизнь неизменно, до
окончательного выполнения, три следующих
задачи:

Первая: всегда в начале выполнения, а
также несколько раз в процессе,
стимулировать искусственно в самом себе
три следующих импульса:

Для первой цели, то есть для писания,
вызывать в самом себе импульс «настойчивости»;
для второй, то есть для изучения глубоко-вкоренившихся
мелочей общей психики человека — импульс «терпения»;
а для третьего, то есть для обновления моего
организма — «страдание», происходящее из
автоматических переживаний.

Вторая: с кем бы я ни встречался, по делам
коммерции или с любой иной целью, с давним или новым знакомым, и
с каким бы то ни было его социальным
статусом, я должен был немедленно
обнаружить его «самую чувствительную
мозоль» и «надавить» на нее довольно сильно.

И третья: ни в чем не отказывать моему
физическому телу, особенно в отношении еды;
и в то же время всегда после удовлетворения
себя и во время переваривания
стимулировать внутри себя на время не менее
пятнадцати минут чувство жалости, думая о
других людях, у которых нет средств на то,
чтобы иметь такую еду.

Эти три только что перечисленные «волевые
задачи», которые, уместно заметить, служили
руководящими началами всей моей намеренной
деятельности, были объединены мной для
достижения одновременно нескольких
абсолютно разных целей.

Хотя эти три различные цели также будут
разъяснены вместе с другими в последующем
тексте этой книги, я хотел бы сказать уже
здесь, что в их объединении большую роль
играла констатация одного небольшого факта.

А именно, однажды во время моих
размышлений о строении и функционировании
нервной системы человека я, между прочим,
вспомнил и, думая дальше, очень определенно
установил следующее:

Во все время второго периода моей, так
сказать, «Великой болезни» после
автомобильной аварии, то есть когда мое
сознание возвратилось, тогда как мое тело
было все еще беспомощным, и когда меня
навещали мои различные друзья, тогда,
независимо от того, говорили ли они со мной
или просто находились рядом, в течение
нескольких часов после их ухода я
чувствовал себя очень плохо.

Их искреннее сочувствие в действительно
порождало во мне каждый раз мысли, которые
можно выразить следующим образом: «пришли,
высосали меня как вампиры, и ушли».И поэтому,
решив следовать своей программе, я перед
началом осуществления на практике всего
задуманного мной для обязательного
выполнения принес клятву моей собственной
сущности.

Это было в ночь на 6 мая 1928 года, по новому
календарю.

После, так сказать, «одновременного
успокоения многочисленных паразитов»,
обычных в моем доме в то время, я снова
заперся в комнате и на этот раз, приведя
себя в нужное состояние, дал в этот раз мою
первую торжественную клятву.

Было бы разумно заметить здесь, между
прочим, что в эти свои именины из-за
некоторых действий по отношению ко мне со
стороны одного из людей, бывших рядом со
мной, я решил сделать следующее:

В будущем под различными серьезными
предлогами удалять прочь от своих глаз всех
тех, кто так или иначе делает мою жизнь
слишком комфортабельной.

В эти семь лет я, чтобы сделать возможным
достижение моих тогда поставленных целей,
неизменно выполнял в сфере моего
внутреннего и внешнего мира огромное
количество особых «волевых задач»
различной длительности.

Я ставил их перед собой, менял, вновь менял
или бросал их вовсе, всегда в соответствии,
с одной стороны, с уже возникшими или
ожидавшимися обстоятельствами моей
обычной жизни, а с другой стороны с
возникновением во мне, в связи с писанием,
новых идей и новых желаний на будущее.

Сегодня 2 апреля 1935 года по новому
календарю; а последний срок для намеренного
введения мною в жизнь всех поставленных
перед собой целей и «волевых задач» для
возможности достижения трех указанных
фундаментальных целей наступит 23 апреля
этого же года, по старому календарю.

За этот период, благодаря моему «легкомысленному
трюку», в самом деле необычному в жизни
людей, я выполнил, более чем
удовлетворительно, следующее:

Первое, «раздул» три маленькие брошюры в
десять толстых томов.

Второе, не только исследовал со всех
сторон и понял различные глубоко-вкоренившиеся
мелочи обычной психики человека,
подозревавшиеся мной и интриговавшие меня
всю мою жизнь, но установил неожиданно
много таких «тонкостей», которые, если бы
они были известны господину Вельзевулу,
могли бы, осмелюсь сказать, заставить
вырасти те рога, которые упомянуты мной в
предпоследней главе первой серии моих
писаний, даже на его копытах.

Третье, мое здоровье теперь в таком
состояний, что я не только, как вы можете
видеть, живу и пишу такую уже ультра-фантастическую
книгу, но намерен пережить всех моих
прошлых, настоящих и будущих сознательных
врагов.

Все три эти цели, поставленные мною перед
самим собой семь лет назад, я, полагаю, уже
осуществил в прошлом году, но я решил
продолжать выполнение различных «волевых
задач» до истечения семилетнего периода по
трем следующим причинам:

Первое, в прошлом году я не был полностью
удовлетворен уровнем достижения моей
третьей фундаментальной цели, а именно, при
изменениях погоды я все еще чувствовал
довольно серьезные ревматические боли.

Вторая причина состояла в том, что из-за
появления в эти нынешние годы
периодического максимального действия по
отношению к Земле космического закона «солиооненсиус»
я нашел публикование моих писаний все еще
несвоевременным.

Я считаю необходимым здесь относительно
только что упомянутого космического закона
сказать следующее:

Само название этого закона мне случилось
узнать в первый раз еще будучи очень
молодым, из одного очень древнего
армянского папируса, а детали этого закона
я случайно выяснил для себя многие годы
спустя, изучая, так называемую, «карту до-песочного
Египта», обладателем которой я стал тоже
совершенно случайно.

Некоторые отрывки из всей совокупности
того, что я выяснил об этом законе «солиооненсиус»,
я приводил, кажется, во второй книге первой
серии моих писаний, в главе «Россия».

А что касается третьей причины, то
необходимо для ее освещения сказать
сначала следующее:

Эта книга, которую я сейчас пишу, [первоначально
задумывалась как ] последняя книга третьей
серии моих писаний, которая будет
опубликована. Первая была начата и окончена
в форме, полностью удовлетворяющей меня,
уже давно.

К работе над этой книгой я приступил в
конце третьего года моей литературной
деятельности и, работая над ней только в
интервалах, окончил ее в три года.

Несмотря на тот факт, что в написание
такой, как ее можно назвать, «суммирующей-заключительной»
книги я должен был вложить огромное
количество труда, неприятных переживаний,
денег, и т.д., я тем не менее был вынужден
почти в тот самый день, когда я наконец
окончил ее, уничтожить весь полностью этот
плод моей изнурительной работы за многие
годы.

Я был вынужден уничтожить не только саму
эту книгу, но также все приготовленное для
укрепления духа ее сущности.

Как раз в этот период, когда я заканчивал
написание этой «заключительной» книги,
функционирование обоих моих мышлений, то
есть активного и пассивного, протекало
очень напряженно, с необычной силой.

Я занимался моим активным мышлением , так
сказать, «последней полировкой» содержания
этой книги, столь важной для всей
совокупности моих писаний, а пассивное было
занято трансформацией того самого
материала, который более чем что-либо
другое помогал мне в достижении, на
настоящий момент, идеального здоровья.

И вот именно в то время, выполняя в
постоянном напряжении мышления мои
различные волевые задачи, я начал замечать
в моем собственном внутреннем мире, а также
и у других многие особенности, до тех пор
неизвестные мне.

И когда я начал, для того чтобы убедиться
самому, статистически проверять эти
неожиданно замеченные особенности и
устанавливать факт их реального
существования, то нашел все написанное мной
в этой последней книге абсолютно
бесполезным для той цели, которая была мной
поставлена в самом начале.

И вследствие этого третья причина, таким
образом, состояла в том, что необходимо было
для той заранее определенной цели написать
заново новую книгу с полностью новым
содержанием.

Написав только что о публикации этой
книги, я должен теперь, волей-неволей,
рассказать об одной мере, примененной мной
к возможности осуществления целей, мною
поставленных, что потребует для более
ясного понимания, приведения здесь
следующего:

Я должен был бы привести все словесные
формулировки для особенностей и законов,
которые в недавнее время стали известны
современным людям посредством, как они
называются, «радиографии», «телепатии», «телепеси»,
и привести здесь, во всей ее полноте, всю
науку белой и черной магии.

И поскольку сделать это совершенно
невозможно, я поэтому ограничусь лишь тем,
что скажу следующее: Три года назад, когда
одновременно возникли три очень серьезных
факта, мешавших моей работе и не
преодолимых обычными средствами, я тогда,
среди других мер, необычных в жизни людей,
чтобы победить этих «непрошенных гостей»,
написал также одну маленькую брошюру под
названием «Вестник
грядущего добра».

Я написал это специально для некоторых
людей, которые уже давно считались
последователями моих идей или в период
существования основанного мной Института
были учениками в одном из его ответвлений.

Эта брошюра была напечатана на девяти
языках, по тысяче экземпляров на каждом
языке.

Хотя были приняты все меры к тому, чтобы
предотвратить их попадание в руки людей,
которые до этого не знали меня, это не было
полностью достигнуто, и теперь в количестве
нескольких сотен экземпляров она, к
сожалению, как говорится, «переходит из рук
в руки».

И поэтому, помня об этом, я считаю своим
долгом для возможности достижения моей
третьей фундаментальной цели также до
полного удовлетворения дать здесь
следующий совет:

Если вы до сих пор еще не читали книги под
названием «Вестник
грядущего добра», тогда
благодарите обстоятельства и не читайте ее.

Здесь как раз не будет лишним сказать, что
для возможности осуществления моей третьей
фундаментальной цели, также до полного
удовлетворения, я на весь прошлый год даже
перестал писать.

Не только намеренно прекратил писание, но
даже в течение всего прошлого года всегда
старался, насколько возможно, конечно, с
очень большой внутренней борьбой не
допускать проявления во мне какого-либо
активного мышления.

Я прибег к такой поистине «варварской»
мере для того, чтобы продолжавшиеся во мне
автоматически переживаемые страдания,
посредством которых я достиг этой своей
цели, осуществлялись бы во мне более
продуктивно.

Даже моя последняя поездка в Америку была
совершена мной главным образом с целью
обретения такой продуктивности.

И это было вследствие того факта, что
после ужасной автомобильной аварии,
происшедшей со мной, я общался только с
американцами, и поэтому почти все мои
знакомые последних десяти лет находятся
там, и ввиду этого я мог, не прибегая к каким-либо
специальным мерам, всегда очень легко иметь
в своем распоряжении плодородную почву
всех типов и степеней жизненности для
сеяния Божественных семян для взращения
благотворных факторов для моего бытия.

Хотя все те странные и оригинальные
принципы, которые я применял к жизни в
течение последних семи лет, освещены, как
уже было сказано, в дальнейшем тексте этой
книги, однако чувства восхищения и
благодарности, переполняющие меня,
заставляют меня здесь, в начальной главе,
прокомментировать тот мой принцип моей
внешней жизни, который неожиданно стал для
меня, так сказать, «неисчерпаемым
источником».

Я имею в виду тот уже упоминавшийся
принцип, который я охарактеризовал словами
«наступать на самые чувствительные мозоли
каждого, с кем я встречусь».

Благодаря этому принципу, который
оказался для меня поистине Чудотворным, я,
помимо того, что имел всегда и везде
изобилие материала для моей основной цели,
то есть для моего перерождения, также,
благодаря только этому, настолько
воздействовал на каждого, кто со мной
встречался, что он сам, без какого-либо
усилия с моей стороны, а напротив, как будто
с большим удовлетворением и полной
готовностью, снимал свою маску, подаренную
ему с большой торжественностью его папой и
мамой; и благодаря

этому я сразу приобрел беспрецедентно
легкую возможность неспешного и спокойного
наслаждения своими собственными глазами
тем, из чего состоял его внутренний мир,
причем не только тех случайных данных,
необходимых каждому человеку для выживания,
но также всей тошнотворной мерзости,
накопившейся в нем вследствие его
абсолютно ненормального, так называемого, «образования».

Этот, и только этот, для меня Божественный
принцип позволил мне разглядеть и понять
наконец те глубоко скрытые нюансы
человеческой души, которые интриговали
меня всю мою жизнь.

Ему, и только ему одному, я обязан всем, чем
я теперь обладаю.

А я обладаю таким «внутренним богатством»,
что в объективном смысле оно стоит во много
раз больше, чем все деньги, которые может
представить человеческий ум, такие как,
например, все состояние наследницы «New York
five-and-ten» (сеть магазинов, в которых цена на
любой товар — пять или десять центов. —
Прим, перев.) плюс все деньги, которые тайно
в наличной валюте хранят французские
крестьяне.

Однако все значение и ценность этого
внутреннего богатства, приобретенного мной,
я подробно объясню также в конце этой
последней книги.

А пока, чтобы воздать должные почести
этому принципу, я скажу, что за счет него я
потерял без остатка все, чем я обладал из
того, что люди называют богатством.

Из-за него я потерял не только богатство,
которым я обладал, но также всех, так
называемых, «друзей» и даже, так сказать, «привилегию
быть предметом зависти» — словом, все то, из -за
чего я несколько лет назад считался очень
многими людьми не каким-нибудь «собачьим
хвостом», но одним из первоклассных «асов»
современной жизни.

Несмотря на все это, я сегодня, когда я
пишу эти строки и когда окружающие условия
моей обычной жизни — становящиеся
закономерно все хуже и хуже благодаря
неизменному проведению в жизнь целей,
поставленных мной самим, и среди них этого
моего принципа — уже так далеко зашли, что я
не могу даже представить, как я из них
выберусь, благословляю этот принцип всем
моим существом.

Обстоятельства обычной жизни, теперь
сложившиеся для меня по причине всего этого,
я также непременно освещу в конце этой
книги, если, конечно, мне удастся протянуть
еще хотя бы месяц.

И я тогда объясню также, почему я
употребил выражение «становятся
закономерно все хуже».

Я непременно объясню это, потому что во
всем этом есть не только очень много
назидательного, но также такая комичность,
что если бы остряки всего мира собрались
вместе специально, чтобы выдумать это, они
не смогли бы выдумать и десятой доли.

Выразив свою благодарность этому
принципу за приобретение внутренних
богатств, я должен теперь быть совершенно
беспристрастным и поставить вопрос прямо…
Так ли это на самом деле?

Мог бы этот изобретенный мной принцип
быть также и во всех других окружающих
условиях обычной жизни таким оживляющим
фактором?

Откровенно говоря, согласно убеждению
моего подсознания, я должен сказать… нет.

Это могло случиться только по причине
общего материального кризиса.

Я должен поэтому выразить свою
благодарность такому общечеловеческому
несчастью. Но поскольку делать это было бы
довольно неуклюже, я сохраню поэтому свое
прежнее мнение.

Сейчас, выражая полу-издевательски свою
благодарность этому ненадежному фактору за
внутренние богатства, которыми я теперь
обладаю, я вспомнил многих людей, живших
рядом со мной, которые, из-за этих моих
вышеупомянутых эгоистических идей должны
были иметь много разочарований.

Среди таких людей, которые вольно или
невольно имели не очень «сладкую» жизнь,
было много на самом деле близких мне как по
крови, так и по духу.

В заключение этой главы третьей серии
моих писаний я почти накануне
запланированного осуществления моих
эгоистических целей, обращаясь ко всем, кто
рядом со мной, буду говорить только о двух «существенных
факторах», сформировавшихся в моем
внутреннем мире.

Первый, который сформировался в моем
бытии еще в детстве и является наивысшим из
всех моих убеждений, можно сформулировать
следующим образом: .«Только тогда может
человек быть хорошим альтруистом по
отношению к своим близким, если временами
он может быть полным эгоистом».

А второй был сформирован во мне два года
спустя после того, как я начал осуществлять
эти три цели моей семилетней задачи.

Работая интенсивно над книгами,
предназначенными для публикации, в
условиях закономерно возникающих
несчастий я, заметив, что по причине моего
следования моим эгоистическим идеям люди
рядом со мной становились хуже и хуже,
однажды привел себя в особое состояние ума
по технике, перенятой у моего отца, и
посредством само-внушения кристаллизовал в
своем бытии этот психический фактор, в
форме следующей гипотезы:

Если я добьюсь осуществления
поставленных мной целей, и при этом
останусь жив, тогда я должен буду жить с
определенной программой, примерно
следующей: одну треть моего бодрствующего
состояния я буду посвящать удовольствиям
моего собственного тела; вторую треть
исключительно тем, кто к тому времени
останется из близких мне людей, как по крови,
так и по духу; и третью часть науке, то есть
всему человечеству.

И вот теперь, после всего того, что было
объяснено в этой вступительной статье, я
советую, и причем очень искренно, всем моим
читателям, как тем, кто знает меня, так и тем,
кто не знает, а также моим дорогим друзьям и
не менее дорогим «врагам», постараться
понять правильно сущность текста этой моей
последней книги и особенно сущность
заключительной главы.

Заключительную главу моей последней
книги я намереваюсь назвать «Внутренний и
внешний мир человека» и объяснить в ней
один вопрос, необычный для мышления людей,
но тем не менее самый насущный из всех
вопросов, из всей целости которого
происходят почти все недоразумения в нашей
обычной жизни.

Очень искренно я советую вам понять это
потому, что благодаря этому каждый для
своего обычного бытия безусловно
приобретет, по крайней мере, если не сможет
приобрести ничего другого, один,
действующий даже, возможно, подсознательно,
«фактор-умиротворитель» для большей части
бесполезных волнений и моральных страданий,
возникающих в его жизни.

Выше я употребил слово «враги» не
случайно, а потому, первое, что самые лучшие
друзья моего реального меня, то есть моего
внутреннего мира, оказываются, что может
показаться странным, некоторыми из
огромного числа моих «непримиримых врагов»,
в настоящее время рассыпанных по всему миру;
а также потому, второе, что это может
идеально послужить мне как хороший пример
для заключительной главы настоящей книги,
так что я буду употреблять это слово по-прежнему.

Вспоминая теперь по ассоциации некоторых
из этих «врагов», особенно дорогих моему
внутреннему миру, я, чувствуя себя искренно
тронутым, хотел бы уже здесь, в этой
вступительной главе моей последней книги, к
их удовольствию или неудовольствию
процитировать несколько известных мне
изречений — изречений народной мудрости,
которые из древних времен дошли до нас
посредством «легоминизмов».

Я сказал «к их удовольствию или
неудовольствию», потому что я не знаю, по
какому течению реки жизни они теперь
следуют.

С тех пор протекло много времени…
Остались ли они в том течении реки жизни, в
которое я, безжалостный к самому себе,
направил их — а именно в то течение, которое
рано или поздно должно вывести их в
безграничный океан — я не знаю; или, может
быть, соблазны жизни также закономерно
толкнули их в течение, которое рано или
поздно должно унести их в бездну, для
последующей эволюции.

Итак, первое из этих изречений народной
мудрости звучит так:

«Человек не свинья, чтобы забывать добро,
и он не кот, чтобы помнить зло».

«Первый отказ человеку, лишенному совести
или благодарности, уничтожит результаты
даже тысячи добрых дел, прежде сделанных
ему тобой».

«Только тот человек достоин быть
последователем какой-либо религии, кто,
хотя и помнит зло, причиненное ему кем-либо,
не будет проявлять по отношению к нему
никакого зла».

«Ты будешь разумным только тогда, когда ты
научишься различamь добро и зло своего
будущего от добра и зла своего настоящего».

«Такова природа человека, что за первый
твой подарок — он падает ниц перед тобой;

за второй — целует твою руку;

за третий
— подлизывается;

за четвертый —
лишь кивает головой один раз;

за пятый —
становится слишком фамильярным;

за шестой —
оскорбляет тебя;

а за седьмой — судится с тобой за то,

что ты дал недостаточно».