Достижимо ли «космическое сознание»? — Что
такое сознание? — Вопрос Гурджиева о том, что мы замечаем при самонаблюдении.
— Наши ответы. — Замечание Гурджиева о том, что мы пропустили самое важное. —
Почему мы не замечаем, что помним себя? — Что-то «наблюдает», «думает»,
«говорит». — Попытки вспомнить себя. — Пояснения Гурджиева. — Значение новой
проблемы. — Наука и философия. — Наши переживания. — Попытки разделить
внимание. — Первые ощущения намеренного вспоминания себя. — Что мы помним из
прошлого? — Дальнейшие переживания. — Сон в бодрствующем состоянии. —
Пробуждение. — Что просмотрела европейская психология? — Различия в понимании
идеи сознания. — Изучение человека идёт параллельно изучению мира. — За
законом трёх следует закон семи, или закон октав. — Отсутствие непрерывности
в вибрациях. — Октавы. — Гамма семи тонов. — Закон «интервалов». — Необходимость
дополнительных толчков. — Что происходит при отсутствии дополнительных
толчков? — Чтобы делать, надо уметь контролировать «дополнительные толчки».—
Подчинение октавы. — Внутренние октавы. — Органическая жизнь в «интервале». —
Влияние планет. — Боковая октава «соль-до». — Значение нот «ля», «соль»,
«фа». — Значение нот «до» и «си». — Значение нот «ми» и «ре». — Роль
органической жизни в изменении поверхности земли.
Однажды в разговоре с Гурджиевым я спросил,
считает ли он возможным достижение «космического сознания» не только на
короткий миг, но на более долгий период. Я понимал выражение «космическое
сознание» в смысле более высокого сознания, доступного человеку, как я писал
в своей книге «Tertiurn Organum».
— Не знаю, что вы называете «космическим
сознанием», — отвечал Гурджиев. — Это неясный и неопределённый термин; любой
человек может обозначить им всё, что ему понравится. В большинстве случаев
то, что называют «космическим сознанием», — просто фантазия, ассоциативные
мечтания, связанные с усилившейся работой эмоционального центра. Иногда это
состояние приближается к экстазу; но чаще оно оказывается субъективным
переживанием эмоционального типа на уровне сна. Даже если мы не будем
касаться этого вопроса, прежде чем говорить о «космическом сознании», следует
выяснить, что такое сознание вообще. Как же вы определяете сознание?
— Считается, что сознание не поддаётся
определению,— сказал я. — Действительно, как можно его определить, если это
внутреннее качество? С обычными средствами, которые находятся в нашем
распоряжении, невозможно доказать присутствие сознания в другом человеке. Мы
знаем его только в себе.
— Всё это чепуха, — заявил Гурджиев, — обычная
научная софистика. Пора вам от неё избавиться. В том, что вы сказали, верно
только одно: что вы можете узнать сознание только в себе. Заметьте,
что я говорю: «можете узнать», потому что узнать его вы можете только
в том случае, если имеете. А если у вас его нет, вы в состоянии узнать об
этом лишь впоследствии. Я хочу сказать, что когда сознание вернётся к вам, вы
обнаружите, что его долго не было, и сумеете найти или припомнить тот момент,
когда оно исчезло и вновь появилось. Вы сможете также определить моменты,
когда вы находились ближе к сознанию и дальше от него. Но, наблюдая себя и
отмечая появление и исчезновение сознания, вы неизбежно обнаружите один факт,
которого сейчас не видите и не признаёте. Этот факт заключается в том, что
моменты сознания очень кратки и разделены длительными интервалами
бессознательной механической работы машины. Тогда вы увидите, что можете
думать, чувствовать, действовать, говорить, работать, не сознавая этого. И если вы научитесь видеть в себе моменты сознания и длительные
периоды механичности, вы так же безошибочно будете видеть, когда другие люди
сознают то, что делают, а когда — нет.
«Ваша главная ошибка состоит в том, что вы
думаете, будто уже обладаете сознанием, что оно обычно или постоянно
присутствует, или постоянно отсутствует. На самом деле сознание —
это такое качество, которое постоянно меняется. Сейчас оно есть, и вот его
уже нет. И существуют разные степени и уровни сознания. Как сознание, так и
его разные уровни необходимо понять в самом себе посредством ощущения, так
сказать, почувствовав его вкус. Никакие определения в этом случае не помогут;
да они и невозможны, пока вы не поймёте, что именно вам нужно
определить. Наука и философия тоже не в состоянии определить сознание, потому
что они хотят определить его там, где его не существует. Необходимо различать сознание от возможности сознания. У нас есть только возможность
сознания и редкие его вспышки. Поэтому мы не можем определить, что такое
сознание».
Я не могу утверждать, что всё сказанное о
сознании сразу же стало для меня ясным. Но одна из последующих бесед
объяснила мне принципы, на которых основывались доводы Гурджиева.
Как-то случилось, что в начале встречи Гурджиев
задал вопрос, на который должны были по очереди ответить все присутствующие.
Вопрос был таков: «Какую вещь, замеченную при самонаблюдении, вы считаете
самой важной?»
Некоторые из присутствующих сказали, что во
время попыток самонаблюдения они с особой силой ощутили поток непрерывно
текущих мыслей, остановить который оказалось невозможно. Другие говорили о
трудности различения работы одного центра от работы другого. Я, видимо, не
совсем понял вопрос или отвечал на свои собственные мысли, потому что сказал,
что больше всего меня в данной системе поразила её целостность, напоминающая
целостность «организма», связи каждого из её элементов с другими, а также
совершенно новое значение слова «знать», которое подразумевает не
только идею познания той или иной вещи, но и связь между ней и остальными
элементами.
Гурджиева наши ответы явно разочаровали.
Знакомый с его поведением в подобных обстоятельствах, я понимал, что он
ожидает от нас указания на нечто определённое, что мы или просмотрели, или не
сумели понять.
— Никто из вас не заметил самой важной вещи, на
которую я обратил ваше внимание, — сказал он. — Иначе говоря, никто из вас не
заметил, что вы не помните себя (эти слова он особо подчеркнул). Вы не
чувствуете себя, вы не осознаёте себя. В вас «что-то наблюдает»
— совершенно так же, как «что-то говорит», «думает», «смеется». Вы не
чувствуете: «Я наблюдаю», «Я замечаю», «Я вижу». У вас по-прежнему что-то
«заметно», «видно»… Чтобы по-настоящему наблюдать себя, человек в первую
очередь должен помнить себя (эти слова он опять подчеркнул).
Старайтесь вспомнить себя, когда вы наблюдаете за собой, и позднее
расскажите мне о результатах. Только те результаты будут иметь какую-то
ценность, которые сопровождаются вспоминанием себя. Иначе вы сами не
существуете в своих наблюдениях. А чего стоят в таком случае все ваши
наблюдения?
Эти слова Гурджиева заставили меня о многом
подумать. Мне показалось, что они дают ключ ко всему, что он говорил прежде о
сознании. Но я решил не делать никаких выводов, а стараться вспоминать
себя во время самонаблюдения.
Самые первые попытки показали мне, насколько
это трудно. Вспоминание себя не дало никаких результатов, кроме
одного: оно показало мне, что в действительности мы никогда себя не помним.
— Чего же вам ещё нужно? — сказал Гурджиев. —
Это очень важное заключение. Люди, которые знают это (он произнёс эти
слова с ударением), уже знают многое. Вся беда в том, что на самом деле никто
этого не знает. Если вы спросите человека, помнит ли он себя, он, конечно,
ответит утвердительно. Если вы скажете ему, что он не помнит себя, он или
рассердится, или сочтёт вас полнейшим глупцом. На этом основана вся жизнь,
всё человеческое существование, вся человеческая слепота. Если человек по-настоящему
знает, что он не помнит себя, он уже близок к пониманию своего бытия.
Всё, что сказал Гурджиев, всё, что я продумал
сам, особенно то, что показали мне попытки вспомнить себя, вскоре убедило
меня в том, что я столкнулся с совершенно новой проблемой, на которую не
обратили пока внимания ни наука, ни философия.
Но прежде чем делать выводы, я попробую описать
свои попытки вспоминания себя. Первое впечатление состояло в том, что попытки
вспомнить себя, говорить: «Я иду, я делаю», постоянно ощущать это «Я»
— останавливают мысль. Когда я ощущал «Я», мне нельзя было ни думать,
ни разговаривать; даже ощущения становились затуманенными. Кроме того,
вспоминать себя подобным образом можно в течение очень короткого времени.
Ранее я проделал несколько опытов приостановки
мысли по методам, упоминаемым в книгах о практике йоги. Такое описание
имеется, например, в книге Эдварда Карпентера «От Адамова Пика до Элефанты»,
хотя оно довольно общо. Мои первые попытки вспоминать себя напомнили мне как
раз эти опыты. Фактически всё было тем же самым — с той только разницей, что
при остановке сознания и мыслей внимание полностью поглощено усилиями не
допускать возникновения новых мыслей, тогда как при вспоминании себя внимание
разделяется, и одна его часть направлена к такому же усилию, а другая — к
ощущению себя.
Поняв эту особенность, я смог прийти к
некоторому, возможно, очень неполному определению «вспоминания себя»,
которое, тем не менее, в практическом отношении оказалось очень полезным.
Я говорю о разделённом внимании, характерной
черте вспоминания себя. Оно представилось мне следующим образом.
Когда я что-то наблюдаю, моё внимание
направлено на наблюдаемый объект, и его можно изобразить стрелкой:
Я —> наблюдаемое явление
А когда я стараюсь одновременно вспоминать себя,
моё внимание направлено и на объект, и на самого себя. Появляется вторая
стрелка:
Я <——> наблюдаемое явление
Определив этот факт, я понял, что проблема
состоит в том, чтобы направить внимание на себя, не ослабляя и не суживая
внимание, которое при этом направлено и на другой объект. Причём этот «другой
объект» может находиться как внутри, так и вне меня.
Уже первые попытки такого разделения внимания
показали, что оно возможно. Вместе с тем, я осознал две вещи.
Во-первых, что вспоминание себя, результат этого
метода, не имеет ничего общего с «самоощущением» или «самоанализом». Это было
новое и весьма интересное состояние со странно знакомым привкусом.
Во-вторых, что моменты вспоминания себя
случаются в жизни, хотя и редко. Намеренное создание этих моментов вызывало
чувство новизны, но в действительности они были знакомы мне с раннего
детства. Они возникали в непривычной обстановке или на новом месте, среди
незнакомых людей, например, во время путешествия, когда вдруг оглядываешься
по сторонам и говоришь себе: «Как странно! Вот я!» Или же они являлись в
очень эмоциональные моменты, в минуты опасности, в такие мгновения, когда
необходимо не потерять голову, когда человек как бы слышит собственный голос,
видит и наблюдает себя со стороны.
Я увидел с полной ясностью, что мои первые
воспоминания о жизни — очень ранние — были моментами вспоминания себя. Это
раскрыло мне и многое другое. Именно: я увидел, что по-настоящему помню
только те моменты прошлого, во время которых я вспоминал себя. О других
моментах я только знаю, что они имели место, но не могу полностью
оживить их, пережить вновь. А моменты, когда я вспоминал себя, были живыми и
почти не отличались от настоящего. Я всё ещё побаивался переходить к выводам,
но уже видел, что стою на пороге крупного открытия. Меня всегда удивляла
слабость и недостаточность нашей памяти — сколь многое теряется! Так или
иначе, в этом факте заключалась для меня главная бессмыслица жизни. Зачем так
много переживаний, если потом они забудутся? Кроме того, в забывании было
что-то от деградации. Человек ощущает нечто, кажущееся ему значительным,
думает, что никогда о нём не забудет; но вот проходят год или два — и от
пережитого ничего не остаётся. Теперь я выяснил, почему так обстоит дело,
почему иначе и быть не может. Если наша память хранит по-настоящему живыми
только моменты вспоминания себя, ясно, почему она так бедна.
Всё это я понял в первые дни. Позднее, когда я
начал учиться разделению внимания, я увидел, что вспоминание себя даёт
удивительные ощущения, которые естественным путём, сами по себе, приходят
очень редко и в исключительных условиях. Так, например, в то время мне
нравилось бродить вечерами по Петербургу и «ощущать» его дома и улицы.
Петербург полон странных ощущений. Дома, особенно старые, совершенно живые; я
только что не мог разговаривать с ними. В этом не было ничего от
«воображения». Я просто ходил, стараясь вспоминать себя, и глядел вокруг;
ощущения приходили сами собой.
Позже я точно таким же образом открыл много
неожиданного; но об этом я поговорю дальше.
Как-то раз я шёл по Литейному проспекту к
Невскому и, несмотря на все усилия, не мог сосредоточиться на вспоминании
себя. Шум, движение — всё отвлекало меня; ежеминутно я терял нить внимания,
находил её и вновь терял. Наконец я почувствовал своеобразное комическое
раздражение к самому себе и свернул на улицу влево, твёрдо решив удерживать
внимание на том. что я должен вспоминать себя, хотя бы до тех пор,
пока не дойду до следующей улицы. Я дошёл до Надеждинской, не теряя нити
внимания, разве только упуская её на короткие мгновенья; потом снова повернул
к Невскому. Я понял, что на тихих улицах мне легче не отвлекаться от линии
мысли, и поэтому решил испытать себя на более шумных. Я дошёл до Невского,
всё ещё помня себя, и начал испытывать состояние внутреннего мира и доверия,
которое приходит после больших усилий подобного рода. Сразу же за углом, на
Невском, находилась табачная лавка, где для меня готовили папиросы. Продолжая
помнить себя, я зашёл туда и сделал заказ.
Через два часа я пробудился на Таврической,
т.е. далеко от первоначального места. Я ехал на извозчике в типографию.
Ощущение пробуждения было необыкновенно живым.
Могу почти утверждать, что я пришёл в себя! Я
сразу вспомнил всё: как шёл по Надеждинской, как вспомнил себя, как подумал о
папиросах, как при этой мысли будто бы сразу упал и погрузился в глубокий
сон.
В то же время, погруженный в сон, я продолжал
выполнять какие-то обычные и намеренные действия. Вышел из табачной лавки,
зашёл в свою квартиру на Литейном, позвонил по телефону в типографию. Написал
два письма. Опять покинул дом, дошёл до Гостиного двора по левой стороне
Невского, собираясь идти на Офицерскую, но потом передумал, так как
становилось уже поздно. Взял извозчика и отправился на Кавалергардскую, в
типографию. По пути, пока ехал по Таврической, я начал ощущать какую-то
странную неловкость, будто что-то забыл. И внезапно вспомнил, что забыл
вспоминать себя.
О своих наблюдениях и выводах я говорил с
членами нашей группы, со своими друзьями по литературной работе, с другими
людьми. Я говорил им, что здесь находится центр тяжести всей системы и работы
над собой, что теперь работа над собой — это не пустые слова, а реальное,
глубоко осмысленное явление, благодаря которому психология становится точной
и одновременно практической наукой. Я сказал, что европейская и западная
психология прошла мимо факта колоссальной важности, именно, что мы не
помним себя, что мы живём, действуем и рассуждаем в глубоком сне. Это не
метафора, а абсолютная реальность; вместе с тем, мы способны, если сделаем
достаточное усилие, вспоминать себя — мы в состоянии пробудиться.
Меня поразило, как по-разному восприняли этот
факт члены нашей группы и люди, к ней не принадлежащие. Члены группы поняли,
хотя и не сразу, что мы соприкоснулись с «чудом», с чем-то «новым», никогда и
нигде не существовавшим. Другие этого не поняли, и отнеслись к факту слишком
легковесно, а то и принялись доказывать мне, что такие теории существовали
раньше.
А.Л. Волынский, с которым я часто встречался и
много беседовал после 1909 года и чьи мнения я очень высоко ценил, не нашёл в
идее «вспоминания себя» ничего такого, что не было бы уже известно.
— Это апперцепция, — заявил он. — Читали
«Логику» Вундта? Вы найдёте там его последнее определение апперцепции, как
раз то самое, о чём вы говорите. «Простое наблюдение» — это перцепция,
восприятие. «Наблюдение со вспоминанием себя», как вы это называете, —
апперцепция. Вундт, конечно, знал об этом.
Я не стал спорить с Волынским, а прочел Вундта,
— и, конечно, то, о чём писал Вундт, оказалось совершенно не тем, о чём я
говорил Волынскому. Вундт близко подошёл к этой идее; но и другие подошли к
ней так же близко, а затем двинулись в другом направлении. Он не понял
значительности идеи, скрытой за его мыслями о разных формах восприятия; а не поняв этого, конечно, не сумел увидеть того, что идея отсутствия
сознания и возможности намеренно создать такое состояние должна была занимать
в его мышлении центральное положение. Мне только показалось странным, что
Волынский не смог ничего понять даже тогда, когда я указал ему на это.
Впоследствии у меня сложилось убеждение, что
эта идея скрыта непроницаемой завесой для многих людей, весьма интеллигентных
в других отношениях. Ещё позже я увидел, почему это так.
Когда Гурджиевна следующий раз приехал из
Москвы, он обнаружил, что мы погружены в эксперименты по вспоминанию себя и в
дискуссии, посвященные этим экспериментам. Но на первой лекции он заговорил о
другом:
— В правильном знании изучение человека должно
идти параллельно изучению мира, а изучение мира — параллельно изучению
человека. Законы одни и те же — и для мира, и для человека. Усвоив принципы
какого-то одного закона, мы должны искать его проявление одновременно в мире
и в человеке. Однако некоторые законы легче наблюдать в мире, а некоторые — в
человеке. Поэтому в одних случаях лучше начинать с мира, а затем переходить к
человеку, в других же случаях лучше начинать с человека и переходить к миру.
«Такое параллельное изучение мира и человека
показывает изучающему фундаментальное единство всего, помогает находить аналогии
в явлениях разных порядков.
«Число фундаментальных законов, управляющих
всеми процессами в мире и в человеке, очень невелико. Разные сочетания
немногих элементарных сил создают всё кажущееся многообразие явлений.
«Для того чтобы понять механику вселенной,
необходимо разложить сложные явления на эти элементарные силы.
«Первый фундаментальный закон вселенной — закон
трёх сил, или трёх принципов, или, как его часто называют, «закон трёх». Согласно
этому закону, каждое действие, каждое явление во всех мирах без исключения
является результатом одновременного действия трёх сил — положительной,
отрицательной и нейтрализующей. Об этом мы уже говорили; и в будущем нам
придется возвращаться к этому закону на каждом этапе изучения.
«Следующий фундаментальный закон вселенной —
это закон семи, или закон октав.
«Чтобы понять смысл этого закона, необходимо
рассматривать вселенную как состоящую из вибраций. Эти вибрации
происходят во всех видах, аспектах и плотностях материи, составляющих
вселенную, от самых тонких до самых грубых её проявлений; они исходят из
разных источников и продолжаются в разных направлениях, пересекаясь друг с
другом, сливаясь, усиливаясь, ослабевая, препятствуя друг другу и т.д.
«Отметим в этой связи, что, согласно принятым
на Западе взглядам, вибрации непрерывны. Это означает, что вибрации считают
развивающимися беспрепятственно по восходящей или нисходящей линии, пока
продолжает действовать сила первоначального импульса, вызвавшего вибрацию и
преодолевающего сопротивление среды, в которой эта вибрация происходит. Когда
сила импульса иссякнет, а противодействие среды возьмёт верх, вибрации
естественно замирают и прекращаются. Но пока этот момент не достигнут, т.е.
не началось естественное ослабевание, вибрации развиваются однообразно и
постепенно, а при отсутствии противодействия могут длиться бесконечно. Одно
из фундаментальных положений нашей физики — это непрерывность вибраций, хотя данное положение не было точно сформулировано, поскольку его никогда не
ставили под сомнение. В некоторых новейших теориях это положение начинает
колебаться. Тем не менее, физика ещё очень далека от правильных воззрений на
природу вибраций или того, что соответствует нашим концепциям вибраций в
реальном мире.
«В этом случае точка зрения древнего знания
противоречит точке зрения современной науки, ибо в основу понимания вибраций
древнее знание полагает принцип отсутствия непрерывности вибраций.
«Принцип отсутствия непрерывности вибраций выражает характерный признак всех вибраций в природе, возрастающих или
нисходящих: они развиваются не однообразно, а с периодическими
ускорениями и замедлениями. Этот принцип мы сформулируем ещё более точно,
если скажем, что сила первоначального импульса действует в вибрациях не
однообразно, а как бы попеременно — то сильнее, то слабее. Сила импульса
действует, не изменяя своей природы, и вибрации развиваются правильно лишь в
течение некоторого времени, которое определяется природой импульса, средой,
условиями и так далее. Но в известный момент в этом процессе происходит
особого рода перемена, и вибрации перестают, так сказать, повиноваться
импульсу, на короткое время замедляются и до известной степени меняют свою
природу или направление; например, возрастающие вибрации в известный момент
начинают медленнее возрастать, а нисходящие — медленнее затухать. После этого
замедления как в процессе возрастания, так и в процессе затухания вибрации
возвращаются в своё прежнее русло и в течение некоторого времени возрастают
или затихают однообразно — до известного момента, когда в их развитии вновь происходит
задержка. В этой связи знаменательно, что периоды однообразных колебаний не
равны, а периоды замедления вибраций не симметричны: один из них короче,
другой длиннее.
«Для того, чтобы предопределить эти моменты
замедления, вернее, перерывов в возрастании и затухании вибраций, линии их
развития делят на периоды, соответствующие удвоению или уменьшению вдвое числа вибраций в данный промежуток времени.
«Представим себе линию возрастающих вибраций;
возьмём их в такой момент, когда они вибрируют со скоростью тысячи колебаний
в секунду. Через некоторое время число их удваивается, т.е. доходит до двух
тысяч:
1000 . _________________ . 2000
«Было установлено, что в этом интервале
вибраций между данным числом и числом, вдвое большим, существует два места,
где происходит замедление и нарастание вибраций. Одно из них находится
около начала, но не в самом начале; а второе расположено почти в самом конце.
Это обстоятельство можно изобразить примерно так:
1000.____ . ______ . ____ . 2000
«Законы, управляющие замедлением или
отклонением вибраций от их первоначального направления, были известны древней
науке и включены в особую формулу, или диаграмму, сохранившуюся до нашего
времени. В этой формуле период удвоения вибраций был разделён на восемь неравных ступеней в соответствии с темпом возрастания вибраций. Восьмая
ступень повторяет первую, но с удвоенным числом вибраций. Этот период
удвоения вибраций между данным числом и удвоенным называется октавой, т.е. периодом, состоящим из восьми членов.
«Принцип деления периода удвоения вибраций на
восемь неравных частей основан на наблюдениях неравномерности возрастания
вибраций в октаве; отдельные «ступени» октавы показывают ускорение или
замедление в разные моменты её развития.
«В облачении этой формулы идеи октавы
передавались из рук в руки, от учителя к ученику, от одной школы к другой. В
очень отдалённые времена одна из этих школ нашла возможным применить формулу
к музыке. Таким образом была получена музыкальная гамма семи тонов, известная
с глубочайшей древности, затем забытая, а впоследствии опять открытая, или
«найденная».
«Гамма семи тонов есть формула космического
закона, полученная древними школами и примененная к музыке. Однако, если мы
будем изучать проявление закона октав в вибрациях других родов, мы обнаружим,
что закон повсюду остаётся одним и тем же; что свет, тепло, химические,
магнитные и другие вибрации подчиняются тому же закону, что и звуки.
Например, в физике известна цветовая шкала, в химии — периодическая система
элементов, без сомнения, тесно связанная с принципом октав, хотя эта связь
ещё не вполне ясна науке.
«Изучение музыкальной гаммы семи тонов даёт
хорошую основу для понимания космического закона октав.
«Вновь возьмём восходящую октаву, в которой
частота вибрации возрастает. Предположим, что октава начинается с тысячи
колебаний в секунду. Обозначим эту тысячу колебаний нотой «до». Колебания
растут, т.е. частота их увеличивается. В том пункте, где она достигнет двух
тысяч колебаний в секунду, будет второе «до», т. е. «до» следующей октавы.
до . ____________________ . до
«Период между первым и следующим «до», т.е.
октава, делится на семь неравных частей, потому что частота колебаний
нарастает неравномерно.
до . ре . ми . фа . соль . ля . си . до
«Соотношение высоты нот, или частоты колебаний
будет следующим:
«Если принять «до» за единицу, тогда «ре» будет
составлять 9/8, «ми» — 5/4, «фа» — 4/3, «соль» — 3/2, «ля» — 5/3, «си» —
15/8, «до» — 2.
|
1 |
9/8 |
5/4 |
4/3 |
3/2 |
5/3 |
15/8 |
2 |
|
до |
ре |
ми |
фа |
соль |
ля |
си |
до |
«Разница в ускорении, или повышение в нотах,
или различие в тонах, будет следующей:
|
Между |
«до» |
и |
«ре» |
9/8 |
: |
1 |
= |
9/8 |
|
|
" |
«ре» |
и |
«ми» |
5/4 |
: |
9/8 |
= |
10/9 |
|
|
" |
«ми» |
и |
«фа» |
4/3 |
: |
5/4 |
= |
16/15 |
(замедление роста) |
|
" |
«фа» |
и |
«соль» |
3/2 |
: |
4/3 |
= |
9/8 |
|
|
" |
«соль» |
и |
«ля» |
5/3 |
: |
3/2 |
= |
10/9 |
|
|
" |
«ля» |
и |
«си» |
15/8 |
: |
5/3 |
= |
9/8 |
|
|
" |
«си» |
и |
«до» |
2 |
: |
15/8 |
= |
16/15 |
(новое замедление) |
«Различия между нотами, или различия в их
высоте, называются интервалами. Мы видим, что существует три вида
интервалов в октаве: 9/8, 10/9, 16/15, которые в целых числах соответствуют
величинам 405, 400, 384. Наименьший интервал 16/15 встречается между «ми» и
«фа» и между «си» и «до». Как раз в этих местах происходит замедление октавы.
«По отношению к музыкальной гамме в семь тонов
считается общепринятым (теоретически), что между каждыми двумя нотами
существуют два полутона, за исключением интервалов «ми-фа» и «си-до», где
имеется только один полутон; считается, что там один полутон выпадает.
«Таким образом, получаются двадцать нот,
из которых восемь основных:
до, ре, ми, фа, соль, ля, си, до
и двенадцать промежуточных: по две между
каждыми из следующих двух нот:
до-ре, ре-ми, фа-соль, соль-ля, ля-си,
и по одной между каждыми из следующих двух нот:
ми-фа, си-до.
«Но на практике, т.е. в музыке, вместо
двенадцати промежуточных полутонов берётся только пять, т.е. по одному
полутону между:
до-ре, ре-ми, фа-соль, соль-ля, ля-си.
«Между «ми» и «фа», а также между «си» и «до»
полутон вообще не берётся.
«Итак, строение музыкальной гаммы семи тонов
даёт схему космического закона «интервалов», или отсутствующих полутонов. А когда
об октавах говорится только в «космическом» или «механическом» смысле, «интервалами» называются только промежутки между «ми» и «фа», и «си» и «до».
«Если мы полностью осмыслим закон октав, он
даст нам совершенно новое объяснение жизни в целом, прогресса и развития
явлений на всех планах вселенной, доступных нашему пониманию. Этот закон
объясняет, почему в природе нет прямых линий, а также то, почему мы не
способны ни думать, ни что-нибудь делать, почему всё для нас — только мысль, почему с нами всё случается — и обычно случается особым образом,
противоположным тому, чего мы хотим или ожидаем. Всё это — явные и
непосредственные следствия «интервалов», или замедлений в развитии вибраций.
«Что же в точности происходит в момент
замедления вибрации? Отклонение от первоначального направления. Октава
начинается в направлении, указанном стрелкой:
«Но между «ми» и «фа» происходит отклонение;
линия начинает менять направление:
и через «фа», «соль», «ля» и «си» идёт книзу,
под углом к первоначальному направлению, указанному первыми тремя нотами.
Между «си» и «до» появляется второй «интервал»
— новое отклонение и дальнейшее изменение направления:
«Следующая октава даёт более заметное
отклонение, а следующая за ней — ещё более явственное, так что линия октав
может в конце концов сделать полный поворот и идти в направлении,
противоположном первоначальному:
«Развиваясь далее, линия октав, или линия
развития вибраций, может вернуться к своему первоначальному направлению,
иными словами, совершить полный круг.
«Этот закон показывает, почему в нашей
деятельности никогда не бывает прямых линий, почему, начав делать что-то
одно, мы постоянно делаем что-то совершенно иное, нередко противоположное
первому, хотя сами этого не замечаем и продолжаем думать, что делаем то
самое, что начали.
«Все эти и многие другие вещи можно объяснить с
помощью закона октав вместе с пониманием роли и значения «интервалов»,
которые то и дело меняют развитие силы, направляют её по ломаной линии,
поворачивают, превращают в «собственную противоположность» и так далее.
«Такой ход событий, т.е. перемену направления,
можно наблюдать во всём. После периода энергичной деятельности, или сильной
эмоции, или правильного понимания, наступает реакция; работа становится
нудной и утомительной; в чувство вкрадываются элементы усталости и
безразличия; вместо правильного мышления начинаются поиски компромиссов,
подавление трудных проблем или бегство от них. Но линия продолжает
развиваться, хотя уже и не в том направлении, что вначале. Работа становится
механической, чувство ослабевает, снижается до уровня обыденных событий;
мысль становится догматической, буквальной. Так продолжается некоторое время,
затем опять наступает реакция, происходит остановка и новое отклонение.
Развитие силы может продолжаться, а работа, начатая с великим рвением и
энтузиазмом, становится обязательной и бесполезной формальностью; в чувство
входит множество посторонних элементов: беспокойство, утомление, раздражение,
враждебность; мысль движется по кругу, повторяя то, что уже известно, и найти
выход из этого положения становится всё труднее и труднее.
«То же самое происходит во всех областях
человеческой деятельности. В литературе, науке, философии, в религии, в
индивидуальной и, прежде всего, в общественной жизни, в политике можно
наблюдать, как линия развития сил отклоняется от первоначального направления
и спустя некоторое время идёт в противоположном направлении, по-прежнему
сохраняя за собой прежнее название. Изучение истории с этой точки зрения
раскрывает удивительные факты, которые механическое человечество не желает
замечать. Пожалуй, самые интересные примеры перемены направления можно найти
в истории религий, особенно в истории христианства, если изучать её беспристрастно.
Подумайте, как много поворотов сил должно было случиться от Евангелия,
проповедовавшего любовь, до инквизиции; или от аскетов первых веков,
изучавших эзотерическое христианство, до схоластов, вычислявших,
сколько ангелов может поместиться на острие иголки.
«Закон октав объясняет многие явления в нашей
жизни, которые иначе понять невозможно.
«Первое — это принцип отклонения сил.
«Второе — тот факт, что в этом мире ничто не
стоит на одном месте, не остаётся тем, чем было; всё движется, всё куда-то перемещается,
всё меняется и неизбежно или развивается, или идёт вниз, ослабевает и
вырождается, иными словами, всё движется или по восходящей, или по нисходящей
линии октав.
«И третье — что в развитии восходящих и
нисходящих октав постоянно происходят флюктуации — подъёмы и падения.
«Пока мы говорили в основном об отсутствии
непрерывности вибраций и отклонениях сил. Теперь нам необходимо понять
два других принципа: неизбежность подъёма или падения в каждой линии развития
сил, а также необходимость периодических флюктуаций, т. е. подъёмов и падений
в любой линии, восходящей или нисходящей.
«Ничто не в состоянии развиваться, оставаясь на
одном уровне. Восходящая или нисходящая линия есть неизбежное космическое
условие любого действия. Мы не понимаем и не видим этого, не видим, что на
самом деле происходит вокруг и внутри нас, или потому, что не допускаем
неизбежности спада, когда нет подъёма, или потому, что принимаем спад за
подъём. Вот две причины из числа фундаментальных условий нашего самообмана.
Мы не видим первого факта, потому что полагаем, что вещи могут долго
пребывать на одном и том же уровне; и не видим второго факта, потому что подъёмы там, где мы их видим, фактически невозможны, как невозможно увеличить
сознательность механическими средствами.
«Научившись различать восходящие и нисходящие
октавы в жизни, мы должны научиться различать подъём и падение в самих
октавах. Какую бы область нашей жизни мы ни взяли, мы видим, что ни одно из
её явлений не способно оставаться одинаковым и постоянным; везде и во всём
происходит как бы качание маятника, везде и всюду волны поднимаются и падают.
Наша энергия в том или ином направлении, которая внезапно возрастает, а потом
так же внезапно ослабевает, наше настроение, которое становится то «лучше»,
то «хуже» без какой-либо видимой причины, наши чувства, желания, намерения,
решения — всё это то и дело проходит через периоды подъёма или упадка,
усиливается или ослабевает.
«И внутри человека существует, пожалуй, сотня
маятников, которые движутся туда и сюда. Эти, подъёмы и падения, эти
волнообразные флюктуации настроений, мыслей, чувств, энергии, решимости — всё
это суть периоды развития сил между «интервалами» октав, равно как и сами
«интервалы».
«От закона октав в его трёх главных проявлениях
зависят многие явления как психологической природы, так и непосредственно
связанные с нашей жизнью. От закона октав зависит несовершенство и неполнота
нашего знания во всех без исключения сферах. Это происходит потому, что мы
начинаем движение в одном направлении, а потом, не замечая этого, продолжаем
двигаться в другом».
«Как уже было сказано, закон октав во всех его
проявлениях был известен древней науке.
«Даже наше деление времени, т.е. дней недели,
на рабочие дни и воскресенья связано с теми свойствами и внутренними
условиями нашей деятельности, которые зависят от общего закона. Библейский
миф о сотворении мира в шесть дней и о седьмом дне, в течение которого Бог
отдыхал от трудов своих, также является выражением закона октав или указанием
на него, хотя и неполным.
«Наблюдения, основанные на понимании закона
октав, показывают, что «вибрации» могут развиваться разными способами. В
прерванных октавах они просто начинаются и падают, исчезая или поглощаясь
другими, более сильными вибрациями, которые их пересекают или идут в
противоположных направлениях. В октавах, отклонившихся от первоначального
направления, природа вибраций изменяется, и они дают результаты,
противоположные тем, которых можно было ожидать вначале.
«И лишь в октавах космического порядка, как
нисходящих, так и восходящих, вибрации развиваются последовательно и
правильно, следуя в том же направлении, в каком были начаты.
«Дальнейшие наблюдения показывают, что
правильное и регулярное развитие октав можно, хотя и редко, наблюдать во всех
случаях жизни, в деятельности природы и даже в деятельности человека.
«Правильное развитие октав зависит от того, что
кажется случайностью. Иногда выходит так, что октавы, идущие
параллельно данной, пересекающие её или сталкивающиеся с ней, тем или иным
способом заполняют её интервалы — и этим позволяют колебаниям данной
октавы развиваться свободно и безостановочно. Наблюдение за такими правильно
развивающимися октавами устанавливает следующий факт: если в нужный момент,
т. е. в тот момент, когда данная октава проходит через «интервал», она получает
«добавочный толчок», совпадающий по силе и характеру с её вибрациями, то
октава будет беспрепятственно развиваться по первоначальному направлению,
ничего не теряя и не изменяя своей природы.
«В таких случаях наблюдается существенное
различие между восходящими и нисходящими октавами. В восходящей октаве первый
«интервал» возникает между «ми» и «фа». Если в этом пункте добавляется
необходимая энергия, октава будет беспрепятственно развиваться до «си»; но
между «си» и «до» ей потребуется для правильного развития гораздо более
сильный добавочный толчок, чем между «ми» и «фа», потому что колебания
октавы в этом пункте достаточно высоки, и, чтобы преодолеть остановку её
развития, потребуется большая интенсивность толчка.
«С другой стороны, в нисходящей октаве
крупнейший «интервал» возникает в самом её начале, сразу же после первого
«до», и материал для его заполнения очень часто находится или в самом «до»,
или в боковых вибрациях, вызванных этим «до». По этой причине
нисходящая октава развивается гораздо легче, чем восходящая; и, перейдя «си»,
она беспрепятственно достигает «фа», где ей необходим «добавочный толчок»,
хотя значительно более слабый, чем первый «толчок» между «си» и «до».
«В большой космической октаве, которая
достигает нас в виде «луча творения», можно видеть первый полный
пример закона октав. Луч творения начинается с Абсолютного. Абсолютное — это
Всё. Всё, обладающее полным единством, полной волей, полным сознанием,
творит миры внутри себя, начиная таким образом нисходящую мировую
октаву. Абсолютное являет собой «до» этой октавы. Миры, которые Абсолютное
создаёт в себе, — это «си». «Интервал» между «до» и «си» заполнен волей
Абсолютного. Далее процесс творения развивается силой первоначального
импульса и «добавочного толчка». «Си» переходит в «ля», которым для нас
является наш звёздный мир, Млечный Путь. «Ля» переходит в «соль» —
наше Солнце, Солнечная система. «Соль» переходит в «фа» — мир планет.
И здесь между миром планет и нашей Землёй появляется «интервал». Это значит,
что излучения планет, несущие к Земле различные влияния, не способны достичь
её, точнее, не воспринимаются Землёй, которая их отражает. Для того, чтобы
заполнить «интервал», в этом пункте луча творения создан особый аппарат для
восприятия и передачи влияний, приходящих от планет. Этот аппарат — органическая
жизнь на Земле. Органическая жизнь передаёт на Землю все влияния,
предназначенные для неё, и делает возможным дальнейшее развитие и рост Земли,
«ми» космической октавы, а затем её «ре», или Луну, после чего следует второе
«до» — Ничто. Между Всем и Ничто проходит луч творения.
«Вы знаете молитву: «Святый Боже, Святый
Крепкий, Святый Бессмертный!»? Эта молитва пришла из древнего знания. «Святый
Боже» значит Абсолютное, или Всё; «Святый Крепкий» также
означает Абсолютное, или Ничто, «Святый Бессмертный» означает то, что
находится между ними, т.е. шесть нот луча творения с органической жизнью. Все
три, взятые вместе, составляют одно; это нераздельная и неслиянная Троица».
«Теперь мы остановимся на идее «добавочного
толчка», который позволяет линии сил достичь намеченной цели.
Как сказано ранее, толчки могут произойти
случайно, хотя случай, конечно, — вещь весьма ненадёжная. Но те же линии
развития сил, которые оказываются выпрямленными благодаря случаю и которые
человек иногда может увидеть, предположить или ожидать, более чем что-либо
вызывают у него иллюзию прямолинейности. Иначе говоря, он думает, что
прямые линии — это правило, а ломаные и пересекающиеся — исключение. Это, в
свою очередь, вызывает у него иллюзию возможности что-то делать, возможности достижения какой-то намеченной цели. В действительности человек
ничего делать не может. Если его деятельность случайно приводит к результату,
который напоминает первоначальную цель разве что по внешности и по названию,
человек уверяет себя и других, что он достиг цели, которую ставил перед
собой, и что любой другой человек также способен это сделать; и прочие ему
верят. На самом деле, всё это — иллюзия. Человек может выиграть и в
рулетку; но его выигрыш будет случайностью. Достижение цели, которую человек
поставил в своей жизни или в какой-то конкретной области человеческой
деятельности, представляет собой точно такой же случай. Единственное различие
здесь в том, что, играя в рулетку, человек знает, проиграл он или выиграл в
каждом отдельном случае, т.е. на каждой ставке; а в деятельности, которой он
занимается в жизни, особенно в деятельности такого рода, в которой участвует
много людей и между началом и завершением которой проходят целые годы,
человек легко может обмануться и принять «достигнутый» результат за желаемый,
т.е. поверить в то, что он выиграл, тогда как в целом он проиграл.
«Величайшим оскорблением для «человека-машины»
будет сказать ему, что он ничего не может делать, ничего не может достичь,
никогда не сможет прийти ни к какой цели, что, стремясь к одной цели, он
неизбежно создаёт другую. Конечно, иначе и быть не может. «Человек-машина»
целиком пребывает во власти случая. Его деятельность случайно может попасть в
канал особого рода, созданный космическими и механическими силами, благодаря
чему его действия некоторое время могут двигаться по этому каналу, вызывая
иллюзию достижения определённых результатов. И вот такое случайное совпадение
результатов с поставленными ранее целями или достижение целей в мелочах, которые
не имеют никаких последствий, создают в механическом человеке убеждение,
что он способен, как говорится, «покорить природу», «устроить свою жизнь» и
так далее.
«Разумеется, ничего подобного он сделать не
может, потому что лишён власти не только над внешними предметами, но и над
своими внутренними процессами. Последнее необходимо очень ясно понять и
усвоить; вместе с тем, необходимо понять, что власть над внешними предметами
начинается с приобретения управления внутренними процессами, с власти над
собой. Человек, не способный управлять собой или ходом своих внутренних
процессов, не сможет управлять ничем.
«Каким же путём можно достичь управления?
«Техническая сторона этого вопроса объясняется
законом октав. Октавы могут развиваться в желательном направлении последовательно
и непрерывно, если в нужные моменты они будут получать «добавочные толчки», —
имеются в виду те моменты, когда вибрации затихают. Если же «добавочные
толчки» в нужные моменты не появляются, октавы меняют направление. Возлагать
надежды на то, что в нужные моменты случайные «толчки» придут откуда-то сами
по себе, конечно, неразумно; и тогда у человека остаётся выбор: или найти для
своей деятельности такое направление, которое соответствует механической
линии событий данного момента, иными словами, «идти, куда ветер дует» или
«плыть по течению», даже в том случае, если это противоречит его внутренним
склонностям и убеждениям или симпатиям; или примириться с тем, что всё, что
он делает, кончается неудачей; или же научиться распознавать моменты «интервалов»
на всех линиях и применять к собственной деятельности метод, которым
пользуются космические силы, создавая в необходимые моменты «добавочные
толчки».
«Возможность искусственных, т.е. специально
созданных «добавочных толчков» придаёт изучению закона октав практический
смысл и делает это изучение обязательным и необходимым, если человек желает
отказаться от роли пассивного наблюдения того, что случается с ним и вокруг
него.
«Человек-машина» не может ничего делать. С ним
и вокруг него всё случается. Чтобы делать, надо знать закон
октав, знать моменты «интервалов», уметь создавать необходимые «добавочные
толчки».
«Научиться всему этому можно только в школе, иначе говоря, в правильно организованной школе, которая следует эзотерическим
традициям. Без помощи школы, самостоятельно, человек не сможет понять закон
октав, найти точки «интервалов» и порядок «толчков». Он не сможет понять
этого потому, что для такой цели нужны определённые условия, а их можно
создать только в школе, которая сама создана на этих принципах.
«Каким образом на принципах закона октав
создаётся школа, будет объяснено в должное время. А это, в свою очередь,
объяснит вам ещё один аспект объединения закона октав с законом трёх. Сейчас
можно сказать только то, что в школьном обучении человеку даются примеры как
нисходящих, творческих, так и восходящих, эволюционных, космических октав.
Западная мысль, которая ничего не знает ни об октавах, ни о законе трёх, —
смешивает восходящие линии с нисходящими, не понимает, что линия эволюции
противоположна линии творения, т. е. идёт против неё, как бы против течения.
«При изучении закона октав следует помнить, что
октавы и их отношения друг к другу делятся на основные и подчинённые. Основные октавы можно уподобить стволу дерева, от которого отходят ветви боковых
октав. Семь основных нот октавы и два «интервала», носители новых
направлений, дают вместе девять звеньев цепи, три группы по три звена в
каждой.
«Основные октавы связаны со вторичными, или
подчинёнными, вполне определённым образом. Из подчинённых октав первого
порядка возникают подчинённые октавы второго порядка и так далее. Строение
октав можно сравнить со строением дерева. От главного ствола во все стороны
отходят ветви, которые в свою очередь делятся и переходят во всё более мелкие
ветки, на концах покрытые листьями. Такой же процесс действует в строении
листьев, в формировании вен, в образовании зубцов.
«Как и всё в природе, человеческое тело,
представляющее некоторое целое, подвергается тем же корреляциям как изнутри,
так и извне. В соответствии с числом нот и «интервалов» в октаве человеческое
тело имеет девять основных измерений, выраженных числами определённой меры. У
разных индивидов эти числа, конечно, отличаются друг от друга, однако лишь в
известных, ограниченных пределах. Эти девять основных измерений, образующих
полную октаву первого порядка, благодаря особым прочным сочетаниям, переходят
в измерения подчинённых октав, которые в свою очередь дают начало другим
подчинённым октавам и так далее. Таким путём можно получить измерение любого
члена или любой части человеческого тела, поскольку они находятся в
определённых взаимоотношениях друг с другом».
Закон октав, естественно, вызвал в нашей группе
очень много разговоров и недоумения. Но Гурджиев всё время предостерегал нас
от излишнего теоретизирования.
— Вы должны ощутить этот закон внутри себя, —
сказал он. — Только тогда вы увидите его во внешнем мире.
Это, конечно, верно. Но трудность заключалась
не только в этом. Дело в том, что «техническое» понимание закона октав
требует много времени, и мы постоянно возвращались к нему, иногда совершая
непредвиденные открытия, иногда теряя то, что казалось уже установленным.
Сейчас трудно передать, как в различные периоды
то одна, то другая идея становилась центром тяжести нашей работы, привлекала
величайшее внимание, порождала множество разговоров. Идея закона октав
сделалась постоянным центром тяжести. Мы то и дело возвращались к ней, на
каждой встрече говорили о ней и обсуждали всевозможные её аспекты, пока не
начали думать обо всём с точки зрения именно этой идеи.
В своей первой беседе Гурджиев дал только общий
её очерк; он постоянно возвращался к ней, указывая нам на разные аспекты и
значения.
На одной из последующих встреч он дал нам очень
интересную картину другого течения закона октав, которое проникает в глубину
вещей.
«Чтобы лучше понять значение закона октав,
необходимо иметь ясную идею другого свойства вибраций, а именно, идею так
называемых «внутренних вибраций». Это значит, что внутри вибраций действуют
другие вибрации, что каждую октаву можно разложить на большое число
внутренних октав.
«Каждую ноту любой октавы можно рассматривать
как октаву на другом плане.
«Каждая нота этих внутренних октав опять-таки
содержит в себе целую октаву, и так продолжается достаточно долго, но не
до бесконечности, потому что для развития внутренних октав существует
определённый предел.
«Эти внутренние вибрации происходят
одновременно в «средах» различной плотности, взаимно проникая друг в друга;
они отражаются одна в другой, порождают одна другую, останавливают, усиливают
или ослабляют друг друга.
«Вообразим вибрации в некоторой субстанции, в
среде определённой плотности. Предположим, что эта субстанция, или среда,
состоит из сравнительно грубых атомов мира 48, каждый из которых, так
сказать, является скоплением сорока восьми первичных атомов. Вибрации,
происходящие в этой среде, делятся на октавы, а октавы делятся на ноты.
Вообразим, что для какого-то исследования мы выбрали из этих вибраций одну
определённую октаву. Мы должны понять, что в её пределах происходят вибрации
и более тонкой субстанции. Субстанция мира 48 как бы насыщена субстанцией
мира 24; и вибрации субстанции мира 24 находятся в определённом отношении к
вибрациям мира 48, а именно: каждая нота вибраций субстанции мира 48 содержит
целую октаву вибраций субстанции мира 24.
«Это и есть внутренние октавы.
«Субстанция мира 24 в свою очередь пропитана
субстанцией мира 12. В этой субстанции также существуют вибрации; и каждая нота
вибраций мира 24 содержит целую октаву вибраций мира 12. Субстанция мира 12
пропитана субстанцией мира 6. Субстанция мира 6 пропитана субстанцией мира 3.
Субстанция мира 3 пропитана субстанцией мира 1. Соответствующие вибрации
существуют в каждом из миров, и порядок остаётся везде тем же, а именно:
каждая нота вибраций более грубой субстанции содержит целую октаву вибраций
более тонкой субстанции.
«Если начать с вибраций мира 48, то можно
сказать, что одна нота вибраций в этом мире содержит целую октаву, или семь
нот вибраций мира планет. Каждая нота вибраций мира планет содержит семь нот
вибраций мира Солнца. Каждая вибрация мира Солнца содержит семь нот вибраций
мира звёзд и т.д.
«Изучение внутренних октав и их отношения к
внешним октавам, а также возможного влияния первых на вторые, составляет
очень важную часть изучения мира и человека».
На следующей встрече Гурджиев опять заговорил о
луче творения, частично повторяя, а частично дополняя и развивая то, что уже
было им сказано.
«Луч творения, как и всякий иной процесс,
завершенный в данный момент, можно считать октавой. Это будет нисходящая
октава, в которой «до» переходит в «си», «си» — в «ля» и так далее.
«Абсолютное, или Всё (мир 1) будет «до»; все
миры (мир 3) — «си»; все солнца (мир 6) — «ля»; наше Солнце (мир 12) —
«соль»; все планеты (мир 24) — «фа»; Земля (мир 48) — «ми»; Луна (мир 96) —
«ре».
«Луч творения начинается с Абсолютного;
Абсолютное есть Всё; это — «до». Кончается луч творения на Луне. Далее, за
Луной — Ничто. Это также Абсолютное — «до».
|
Абсолютное |
1 |
до |
|
Все миры |
3 |
си |
|
Все солнца |
6 |
ля |
|
Солнце |
12 |
соль |
|
Все планеты |
24 |
фа |
|
Земля |
48 |
ми |
|
Луна |
96 |
ре |
|
Абсолютное |
N |
до |
«Рассматривая луч творения, или космическую
октаву, мы видим, что в развитии этой октавы должны появиться «интервалы».
Первый — между «до» и «си», т.е. между миром 1 и миром 3, между Абсолютным и
всеми мирами; второй — между «фа» и «ми», т.е. между миром 24 и миром 48,
между всеми планетами и Землёй. Но первый «интервал» заполнен волей
Абсолютного. Одно из проявлений воли Абсолютного как раз и состоит в
заполнении этого «интервала» при помощи сознательного проявления
нейтрализующей силы, занимающей «интервал» между активной и пассивной силами.
Со вторым «интервалом» положение сложнее. Между планетами и Землёй чего-то не
хватает, из-за чего влияние планет не в состоянии переходить на Землю полно и
последовательно. Необходим «добавочный толчок», необходимо создание каких-то
новых условий для обеспечения должного перехода сил.
«Эти условия для обеспечения перехода сил
создаются при помощи устройства особого механического приспособления между
планетами и Землёй. Это механическое приспособление, «передаточная станция»
сил, — есть органическая жизнь на Земле. Органическая жизнь на Земле
была создана, чтобы заполнить «интервал» между планетами и Землёй.
«Органическая жизнь представляет собой, так
сказать, орган восприятия Земли. Она образует нечто вроде чувствительной
плёнки, которая покрывает весь земной шар и поглощает те влияния из сферы
планет, которые иначе не смогли бы дойти до Земли. Растительное, животное и
человеческое царства одинаково важны для Земли в этом отношении. Поле,
покрытое травой, воспринимает особые влияния планет и передаёт их Земле; то
же самое поле, заполненное толпой людей, воспримет и передаст Земле другие
влияния. Население Европы воспринимает планетные влияния одного вида и
передаёт их Земле, население Африки воспринимает влияния другого вида и т.д.
«Все крупные события в жизни человеческих масс
вызываются влияниями планет; они представляют собой результаты восприятия
этих влияний. Человеческое общество — крайне чувствительный материал для их
восприятия. И любое случайное небольшое напряжение в сфере планет может в
течение нескольких лет отражаться, как возросшее оживление, в той или иной
области человеческой деятельности. В сфере планет происходит какое-то
случайное и кратковременное событие. Оно немедленно воспринимается
человеческими массами; люди начинают ненавидеть и убивать друг друга,
оправдывая свои действия какой-нибудь теорией братства или равенства, любви или
справедливости.
«Органическая жизнь — это орган восприятия
Земли, но в то же время и орган излучения. С помощью органической жизни любая
часть земной поверхности ежесекундно посылает лучи известного рода по
направлению к Солнцу, планетам и Луне. В связи с этим Солнце нуждается в
одном виде излучений, планеты — в другом, а Луна — в третьем. Всё, что
происходит на Земле, создаёт подобные излучения. И многие вещи зачастую случаются только потому, что от некоторого места земной поверхности требуются особого
рода излучения».
Говоря это, Гурджиев особо обратил наше
внимание на несовпадение времени, т. е. несовпадение длительности событий в
мире планет и в человеческой жизни. Значение его настойчивых указаний по
этому пункту прояснилось для меня лишь впоследствии.
Вместе с тем, он постоянно подчёркивал тот
факт, что какие бы события ни происходили в тонкой оболочке органической
жизни, они всегда служат интересам Земли, Солнца, планет и Луны; в ней не
может произойти ничего ненужного и независимого, потому что она была создана
для определённой цели и имеет лишь подчинённое значение.
Однажды, остановившись на этой теме, он дал нам
диаграмму строения той октавы, одним из звеньев которой является
«органическая жизнь на Земле».
|
до |
|||
|
си |
|||
|
ля |
|||
|
соль |
до |
||
|
си |
|||
|
фа |
ля |
соль |
фа |
|
ми |
ми |
||
|
ре |
ре |
— Эта добавочная, или боковая, октава луча
творения, — сказал он, — берёт начало в Солнце. Солнце, «соль» космической
октавы, начинает в некоторый момент звучать, как «до» — «соль-до».
«Необходимо понять, что любая нота любой октавы
— а в данном случае, любая нота космической октавы — может быть «до» какой-то
другой, боковой октавы, отходящей от нее. Или, точнее, любая нота любой
октавы может быть любой нотой любой иной октавы, проходящей сквозь неё.
«В настоящем случае, «соль» начинает звучать
как «до». Опускаясь до уровня планет, эта новая октава переходит в «си»;
опускаясь ещё ниже, она порождает три ноты: «ля», «соль», «фа», которые
создают и устраивают органическую жизнь на Земле в той форме, в какой мы её
знаем. «Ми» этой октавы смешивается с «ми» космической октавы, т.е. с Землёй, «ре» — с «ре» космической октавы, т. е. с Луной».
Мы сразу же почувствовали, что в этой боковой
октаве заключён огромный смысл. Прежде всего, она показала, что органическая
жизнь, изображенная на диаграмме тремя нотами, имеет две более высокие ноты,
одну на уровне планет, а другую на уровне Солнца, что она начинается на
Солнце. Последний пункт был наиболее важным, потому что он вновь, как и
многое в системе Гурджиева, оказался в противоречии с обычными теориями
возникновения жизни, так сказать, снизу. В его объяснении жизнь пришла
сверху.
Затем возникло много разговоров относительно
«ми» и «ре» боковой октавы. Конечно, мы не могли определить, что такое «ре»,
однако оно несомненно было связано с идеей пищи для Луны. Какой-то продукт
разложения органической жизни уходил на Луну; это и должно было быть «ре».
Насчёт «ми» можно было говорить более определенно: органическая жизнь,
несомненно, исчезала в Земле. Неоспорима её роль в структуре земной поверхности;
известны такие явления, как рост коралловых островов, известняковых гор,
формирование залежей угля, скоплений нефти, изменение почвы под влиянием
растительности, рост растительности в озёрах, «создание червями богатых
пахотных земель», изменение климата вследствие осушения болот и уничтожения
лесов, а также многое другое — то, что мы знаем, и то, чего не знаем.
Вдобавок ко всему, боковая октава с особой
ясностью показала нам, как легко и правильно классифицируется всё в изучаемой
нами системе. Исчезло ненормальное, неожиданное, случайное: начал
вырисовываться гигантский, строго продуманный план вселенной.