Так как моя первая встреча с этим современным земным трехмозгным существом, у которого я увидел сказанные эксперименты и благодаря которому, по всей вероятности, там опять восстановятся и сделаются доступными каждому из числа даже обыкновенных современных существ, жаждущих знаний, сведения, касающиеся основного священного космического закона Эптапарапаршинох, может оказаться для тебя в высшей степени любопытной и поучительной, то потому и про все, относящееся к этой встрече, я расскажу тебе по возможности детальнее.
Эта моя первая с ним встреча произошла за три тамошних года до моего совершенного ухода с этой солнечной системы.
Раз как-то, путешествуя по материку Азия, в той ее части, которая называется «Бухара», я случайно встретился и дружественно сошелся с одним трехмозгным существом, принадлежавшим к группировке, обитавшей на этой части поверхности твоей планеты, которое имело профессию, как там именуют — «дервиша» и назывался «Хаджи-Зефир-Бога-Эдин».
Он был очень типичным таким современным земным трехмозгным существом, которые имеют склонность увлекаться, как там говорят, «высокими-материями» и всегда наавтоматизировываются со всякими встречными, как в удобном, так и в неудобном случае, без всякого сущностного осознания говорить о них. И он со мною также, когда встречался, любил говорить лишь только об этом.
И вот однажды мы заговорили о так называемой там «древнекитайской-науке», именующейся «Шат-Чай-Мернис».
Эта наука — не что иное, как отрывки упомянутой совокупности истинных сведений, касающихся Священного Эптапарапаршинох, проосознанных великими китайскими братьями-близнецами и другими настоящими древними учеными и названных ими тогда «совокупностью-истинных-сведений-о-законе-девятиричности».
Я тебе уже говорил, что некоторые отрывки этих знаний случайно уцелели и переходили из поколения в поколение через очень ограниченное число тамошних посвященных существ.
Кстати сказать, если эти случайно уцелевшие отрывки, которые там переходили и поныне продолжают переходить из поколения в поколение через этих, очень ограниченного числа, тамошних посвященных существ, не попадут в руки современных «ученых», то это будет случайным великим счастьем для будущих трехмозгных существ твоей планеты.
Будет великим счастьем потому, что если бы эти уцелевшие отрывки настоящего знания попали в руки тамошних современных «ученых», то они, благодаря своей присущности «мудрствовать», непременно «заварят-свои-всякие-научные-каши» касательно вложенного в эти отрывки смысла, от чего и без того «еле-тлеющий» разум всех прочих трехмозгных существ окончательно потухнет и, кроме того, этим самым и эти последние остатки от бывших великих достижений их предков тоже окончательно «сотрутся» с лица этой злосчастной планеты.
И вот, мой мальчик, когда я раз говорил с этим дервишем Хаджи-Зефир-Бога-Эдин о древнекитайской науке «Шат-Чай-Мернис», он в разговоре предложил мне пойти вместе с ним к другому дервишу, его другу, большому знатоку этой древней китайской науки и поговорить о ней с ним.
Он сказал мне, что его друг проживает в «Верхней-Бухаре» вдали от всех и занимается там какими-то опытами, касающимися этой самой науки.
Так как в том городе, в котором мы находились, у меня в то время особых дел не было и так как его друг проживал как раз в тех горах, природу которых я давно собирался осмотреть, я сразу согласился, и мы на другой же день отправились туда.
От того города, где мы были, мы шли три дня.
Наконец, высоко в горах «Верхней-Бухары» мы остановились в небольшом ущелье.
Эта часть Бухары называется «Верхней» потому, что она очень гористая и намного выше той части Бухары, которая в отличие от этой называется «Нижней-Бухарой».
В сказанном ущелье мой знакомый дервиш Хаджи-Зефир-Бога-Эдин попросил меня помочь ему передвинуть небольшую каменную глыбу, и когда мы передвинули ее, то под ней оказалось небольшое отверстие, по краям которого торчали два железных прутика.
Он сблизил эти прутики и начал прислушиваться.
Скоро оттуда послышались странные звуки, и, к моему удивлению, Хаджи-Зефир-Бога-Эдин начал о чем-то говорить в это отверстие на незнакомом мне языке.
После того как он кончил говорить, мы эту каменную глыбу опять придвинули на старое место и пошли дальше.
Пройдя довольно длинное расстояние, мы остановились перед одной скалой, и Хаджи-Зефир-Бога-Эдин начал опять очень напряженно чего-то ожидать, и вдруг находившийся там громадный камень раздвинулся и тем самым образовался вход в какую-то пещеру.
Мы вошли в эту пещеру и начали двигаться по ней вперед, причем я заметил, что наш путь освещался по очереди чередующимся так называемым газовым и электрическим освещением.
Хотя это освещение меня и удивило и во мне возникло по этому поводу несколько вопросов, но я все же не решился нарушить серьезную внимательность моего спутника.
Когда мы опять прошли довольно много, мы на одном из поворотов увидели идущее к нам навстречу другое земное трехмозгное существо, которое встретило нас с принятым там в таких случаях приветствием и повело нас дальше.
Он, как оказалось, и был друг моего первого знакомого дервиша.
Он был уже по тамошнему пониманию очень пожилой и, будучи сравнительно с окружающими высокого роста, казался необычайно худым.
Звали его Хаджи-Асвац-Трув.
Разговаривая с нами, он привел нас в небольшое отделение пещеры, где мы все сели на имеющийся там на полу войлок и, беседуя, начали кушать из глиняной посуды принесенный этим пожилым существом из соседнего помещения так называемый бухарский холодный «шилаплав».
Пока мы его ели, мой первый знакомый дервиш сказал, между прочим, ему, что я тоже очень интересуюсь наукой «Шат-Чай-Мернис» и вкратце объяснил, какие вопросы мне были уже хорошо известны и о чем вообще мы раньше беседовали.
После этого дервиш Хаджи-Асвац-Трув уже сам начал меня расспрашивать; я же стал давать ему соответствующие ответы, но, конечно, в такой, уже ставшей привычной для меня, форме, под которой я всегда умел там скрывать мою настоящую природу.
Я там на твоей планете вообще наловчился говорить так, что твои любимцы всегда меня принимали и считали за своего же брата, только за ученого.
Из дальнейшего с ним разговора я понял, что этот почтенный Хаджи-Асвац-Трув упомянутыми знаниями интересуется уже давно и что последние десять годов он их изучает исключительно только практически.
Я понял также, что он в этих изучениях достиг таких результатов, каких несвойственно уже стало достигать земным трехмозгным существам.
Когда я все это себе выяснил, я очень удивился и заинтересовался узнать, в чем тут дело, так как до этого я уже очень хорошо был осведомлен, что этих знаний уже давно в разуме трехмозгных существ Земли не имеется и что едва ли этот почтенный Хаджи мог часто слышать про них и этим самым у него мог бы, как это у них бывает, постепенно образоваться интерес к ним.
И действительно, мой мальчик, там у понравившихся тебе трехмозгных существ уже давно стало свойственно интересоваться только тем, что они часто видят и о чем они часто слышат; и когда они заинтересуются чем-нибудь, то такой их интерес в них заглушает все прочие существенские потребности и им будет всегда казаться, что, чем именно в данным момент они интересуются, это и есть то самое, на чем «весь-мир-держится».
Когда между мною и этим симпатичным дервишем Хаджи-Асвац-Трув установились нужные для такого случая отношения, т.е. когда он стал со мной говорить уже более или менее нормально, без той, как бы сказать, «маски», которую уже современным тамошным существам окончательно стало свойственным иметь в отношении к другим себе подобным существам, особенно если с этими другими они встречаются в первый раз. И вот, когда между нами установились такие нужные нам отношения, я спросил его, конечно, в принятой соответствующей форме, почему и как он заинтересовался такой отраслью истинных знаний?
Не мешает здесь тебе, кстати, знать и о том, что вообще там на поверхности твоей планеты, на каждой ее отдельной части, в процессе обычного существенского существования этих странных трехмозгных существ постепенно образовались и стали переходить из поколения в поколение свои собственные, особые формы для внешнего обращения друг с другом.
Эти разные формы обращения друг с другом среди них образовались сами по себе, после того как в их психике окончательно атрофировалось существенское свойство ощущать внутреннее чувство другого себе подобного существа в отношении себя, какое свойство должно непременно иметься во всех существах нашей Великой Вселенной, без различия их форм и места их возникновения.
В настоящее время там у них хорошие или плохие взаимные отношения устанавливаются уже исключительно только внешними выдуманными проявлениями, главным образом тем, что они называют «любезностью», т.е. пустыми словами, в которых может не иметься ни одного атома из так называемого «результата-внутреннего-доброжелательного-импульса», возникающего вообще в наличии всяких существ при непосредственных встречах с себеподобными. Там теперь, как бы одно существо внутренне ни желало другому добра, но если почему-либо данное доброжелающее существо по адресу этого другого как-нибудь выразится словами, которые условно принято считать нехорошими, то все кончено; во всех отдельных одухотворенных локализациях этого другого непременно окристаллизовываются данные, всегда порождающие по ассоциации в его общем наличии убеждение о том, что этот другой, который внутренне на самом деле желает ему добра, только для того и существует, чтобы всегда и всюду делать ему всякие, как они же говорят, «гадости».
Там, особенно за самое последнее время, стало очень необходимым первым долгом знать всякие формы «словесных-обращений», чтобы иметь друзей и не наживать себе «врагов».
Ненормальное существование этих странных трехмозгных существ испортило психику не только их самих, но это их ненормальное существование, отражаясь почти на всех других тамошних одномозгных и двухмозгных существах, испортило также и их психику.
Данные для порождения упомянутого внутреннего существенского импульса тоже уже не образовываются в наличии всех тех тамошних одномозгных и двумозгных существ, с которыми с давних пор эти странные понравившиеся тебе трехмозгные существа имели и поныне имеют частые соприкосновения и отношения.
Хотя такие существенские данные еще образовываются в наличии некоторых тамошних одномозгных и двухмозгных других внешних форм существ, как, например, именующиеся ими «тигры», «львы», «медведи», «гиены», «змеи», «фаланги», «скорпионы» и т.д., которые по своему образу существования не имели и поныне не имеют никакого соприкосновения и отношения с этими твоими двуногими любимцами, но тем не менее и в их общем наличии уже образовалась, конечно, благодаря тем же ненормально установившимся условиям обычного существования твоих любимцев, одна очень странная и в высшей степени любопытная особенность, а именно: перечисленные существа, т.е. тигры, львы, медведи, гиены, змеи, фаланги, скорпионы и т.д. внутреннее чувство страха других перед ними существ воспринимают как враждебность по отношению к себе, почему и стараются этих других уничтожить, чтобы удалить от себя «угрозу».
Это там получилось потому, что твои любимцы, благодаря все тем же ненормальным условиям существования, постепенно стали, как они же говорят, «трусами-от-мозга-до-пяток», и в то же время потребность уничтожать существование других внедрилась в них тоже «от-мозга-до-пяток». И вот, когда они, будучи уже трусами «высшей-марки», идут, чтобы уничтожить существование существ этих других форм или когда они случайно встречают таких существ, которые, кстати сказать, к их несчастью и к нашему сожалению, как физически, так и по другим существенским достоинствам, стали в настоящее время уже намного сильнее их, то они «трусят», как говорится там же в таких случаях, — «до-мокроты».
В то же время, благодаря имеющейся в их наличии присущей потребности уничтожить существование других существ, водящихся на их планете, они и в эти моменты всем своим существом придумывают, как бы уничтожить существование этих существ других форм.
И в результате всего этого в общем наличии этих других упомянутых форм существ, благодаря исходящим от твоих любимцев излучениям, присущим их своеобразному наличию, в них вместо долженствующего иметься данного для порождения упомянутого импульса, а именно «инстинктивно-оказывать-почтение-и-симпатию», постепенно образовалось другое с особой функционизацией данное, которое заставляет их появляющееся в общем наличии других существ, главным образом, в наличии твоих любимцев, чувство трусости перед ними, воспринимать как «угрозу».
Вот почему эти другие упомянутые одномозгные и двухмозгные тамошние существа, желая при встречах с твоими любимцами избегнуть опасности своего собственного существования, всегда стараются уничтожить их существование.
Вначале и там на твоей планете все существа, несмотря на разность их внешних форм и «системности-мозгов», существовали совместно в мире и согласии; и даже и в настоящее время там иногда какой-нибудь из этих твоих любимцев усовершенствовывается до того, что, во-первых, он всеми своими одухотворенными частями ощущает, что всякое существо или, как говорится, «всякое-дыхание» для нашего ОБЩЕГО ОТЦА ТВОРЦА является одинаково близким и ценным и, во-вторых, благодаря осуществлению в себе существенских Парткдолгдюти, достигает совершенного уничтожения в своем наличии данных для порождения импульса трусости перед другими формами существ, вследствие чего другие формы существ не только не покушаются уничтожать существование такого из числа твоих современных любимцев, но даже оказывают ему всяческое почтение и всякие услуги, как существу, имеющему больше объективных возможностей.
Короче говоря, все это и множество других мелких факторов, тоже вытекших из ненормального существования этих твоих любимцев, в конце концов и привели к тому, что для сношения между собою у них образовались разные формы, как они выражаются, «словесных-любезностей», причем, как я тебе уже сказал, там для каждой местности существуют свои особые формы.
У того симпатичного земного трехмозгного существа Хаджи-Асвац-Трув отношения ко мне установились доброжелательные, главным образом, потому, что я являлся другом его хорошего друга.
Здесь, между прочим, следует отметить также и о том, что трехмозгные существа этой части поверхности твоей планеты остались единственными, среди которых еще существуют истинные дружественные друг к другу отношения.
Среди них, как это бывает вообще всюду среди трехмозгных существ, так же как это было в прежние эпохи и на этой планете, не только сам друг есть друг, но даже близких и друзей этого друга они считают своими друзьями и относятся к ним так же, как к самому этому другу.
Так как мне хотелось улучшить отношения с Хаджи-Асвац-Трув из-за желания узнать, каким образом он заинтересовался этими знаниями и как именно он добился таких еще небывалых на Земле научных достижений, поэтому я стал в разговоре усиленно употреблять те формы словесных любезностей, которые приняты были именно в этой местности.
Когда во время нашего разговора, который относился исключительно к знаниям, именующимся там в современности «Шат-Чай-Мернис», мы стали говорить о природе и о значении вибраций вообще и, между прочим, заговорили об октаве звуков, Хаджи-Асвац-Трув тогда и сказал, что не только вся октава звуков имеет семь аспектов «относительно самостоятельных» цельных проявлений, но и вибрации любого из этих «относительно самостоятельных» проявлений как для возникновения, так и для проявления, следуют одинаковой закономерности.
Продолжая говорить дальше касательно законов вибрации звука, он сказал:
«Я сам заинтересовался знаниями „Шат-Чай-Мернис“ из-за этих же законов „вибрации-звука“; они и послужили причиной того, что я всю мою последующую жизнь посвятил этим знаниям».
И, подумав немного про себя, он рассказал следующее:
«Прежде всего надо вам сказать, мои друзья, что до моего вступления в братство дервишей, хотя я и был очень богатым человеком, но все же любил иногда заниматься ремеслом, а именно: я делал разные струнные музыкальные инструменты вроде так называемых „саз“, „тар“, „кяманча“, „цимбал“ и т.д., и т.д.
Даже и после вступления в братство я все свое свободное время отдавал этой же профессии, изготовляя музыкальные инструменты, главным образом, для наших дервишей.
Причиной же для дальнейшего моего серьезного интереса законами вибраций послужило следующее:
Как-то раз меня призывает к себе Шейх нашего монастыря и говорит мне.
„Хаджи! В том монастыре, где я был еще обыкновенным дервишем, когда там во время некоторых мистерий тамошние музыканты-дервиши играли мелодии священных песнопений, мы все дервиши от этих мелодий священных песнопений испытывали всегда особые ощущения, соответствовавшие тексту данного священного песнопения.
Здесь же во время моих долгих тщательных наблюдений я никогда еще не замечал какого-либо особого воздействия на наших братьев-дервишей тех же священных мелодий.
В чем тут дело? Какая этому причина? Узнать эту причину является за последнее время моей целью, и тебя я сейчас призвал к себе, чтобы поговорить с тобой об этом, и, может быть, ты как большой любитель-специалист по изготовлению музыкальных инструментов поможешь мне выяснить этот интересующий меня вопрос“.
После этого мы и начали всесторонне разбирать этот вопрос и после долгих рассуждений наконец решили, что, наверное, вся причина заключается в самой природе вибраций звуков.
Мы вынесли такое решение потому, что из нашего разговора еще выяснилось, что в том монастыре, в котором наш Шейх был простым дервишем, кроме бубен, играли на струнных музыкальных инструментах, а здесь, в нашем монастыре, эти же священные мелодии играют исключительно на духовых инструментах.
Мы тут же решили все наши монастырские духовые музыкальные инструменты немедленно заменить струнными, но при этом у нас возник другой очень серьезный вопрос, а именно, что набрать нужное число специалистов для игры на струнных инструментах из среды наших дервишей будет невозможно.
Тогда наш Шейх, немного подумав, сказал мне:
„Хаджи, ты как специалист по струнным музыкальным инструментам попробуй, может быть, тебе удастся создать такой струнный музыкальный инструмент, на котором всякий дервиш, не будучи специалистом, мог бы производить звуки нужной мелодии только механическим действием, как, например, верчением, ударом, прижиманием и т.д.“.
Такое предложение нашего Шейха меня тогда сразу же очень заинтересовало, и я с большим удовольствием взял на себя такую задачу.
После этого решения я встал и, приняв его благословение, ушел к себе.
Вернувшись к себе, я сел и начал очень серьезно и долго думать. В результате всех моих дум было то, что я решил сделать обыкновенный „цимбал“ и с помощью моего приятеля, дервиша Кербалай-Азис-Нуаран, придумать такой механизм молоточков, чтобы от их ударов издавались соответствующие звуки.
И в тот же вечер я пошел к этому моему приятелю, дервишу Кербалай-Азис-Нуаран.
Хотя этот мой приятель-дервиш среди своих товарищей и знакомых слыл за большого чудака, все же все его уважали и почитали, так как он был очень разумный и ученый и часто говорил о таких вопросах, что всякому приходилось волей-неволей серьезно о них задумываться.
До посвящения в дервиши он был настоящим профессионалом, а именно, был „саатчи“, т.е. часовых дел мастером.
И в монастыре он тоже все свое свободное время посвящал этому своему любимому ремеслу.
Этот мой приятель, дервиш Кербалай-Азис-Нуаран, за последнее время увлекался, между прочим, одной „чудаческой-идеей“, а именно — пытался создать такие механические часы, которые указывали бы очень точно время без помощи какой бы то ни было пружины.
Эту свою „чудаческую-идею“ он объяснял следующей короткой и очень простой формулировкой:
„На Земле нет ничего находящегося в абсолютном покое, потому что сама Земля движется; на Земле в покое только тяжесть и то только на занимаемом наполовину по объему себя месте. Я хочу добиться такого абсолютного равновесия рычагов, чтобы их движение, которое должно обязательно произойти от темпа движения Земли, точно отвечало нужному передвижению часовых стрелок“ и т.д., и т.д.
Когда я пришел к этому моему чудаку-приятелю и объяснил ему, чего я хочу добиться и какой ожидаю от него помощи, он тоже сразу этим заинтересовался и обещал мне помочь во всем, как сможет.
С другого же дня мы совместно приступили к работе.
При такой совместной работе самый остов задуманного мною такого механического музыкального инструмента был скоро готов; лично я начал отмечать и распределять места для соответствующих струн, а мой чудак-приятель продолжал работать над механизмом молоточков.
И вот, когда я кончил натяжку струн и начал настраивать их соответствующим образом, тут и началось то, что возбудило во мне дальнейший тот интерес, который и привел меня к начатым мною и поныне продолжающимся экспериментам, касающимся законов вибраций.
А началось это следующим образом:
Прежде всего, надо вам сказать, что до этого я уже очень хорошо знал, что половина длины любой струны дает вдвое большее число вибраций, чем вся струна одинакового объема и плотности, и согласно этому принципу я и начал располагать на цимбале так называемые „кобылки“ для струн и потом стал соответствующе настраивать все струны для известной древней священной мелодии с „осьмушкотонными“ звуками, конечно, согласно имевшегося у меня „перамбарсасидаван“ или, как в Европе называют, „камертон", с порождающим вибрации абсолютной китайской ноты „до“.
Во время настройки я впервые ясно констатировал, что этот принцип, а именно, что число вибраций струны обратно пропорционально длине ее, не всегда, а лишь иногда совпадает для получения так называемого „общесливающегося-гармонического-созвучия“.
Такое констатирование меня так заинтересовало, что я тогда все мое внимание отдал на исследование только этого и совсем перестал заниматься самим „цимбалом“.
Случайно тогда вышло еще так, что тем же самым очень заинтересовался также и мой чудак-приятель и мы вместе с ним начали исследовать этот, удививший нас обоих, факт.
Только через несколько дней мы с приятелем заметили, что забросили нашу главную работу и потому с этого же дня решили половину нашего времени посвящать окончанию цимбала, а другую половину — сказанным исследованиям.
И действительно, мы очень скоро наловчились эти две наши задачи исполнять так, чтобы одна ничуть не являлась бы ущербом для другой.
Вскоре задуманный мною механический цимбал был готов, который нас вполне удовлетворил и получился, кстати сказать, вроде „новогреческой-шарманки“, но с четвертьтонными звуками и по размерам немного больше ее.
Он приводился в действие кручением, от чего получались удары молоточков на соответствующие струны, причем это соответствие получалось благодаря тем пачкам сплюснутых камышей, на которых нами были сделаны углубления и в которые во время кручения попадали концы молоточков и вызывали сотрясение соответствующих струн.
Для каждой отдельной священной мелодии нами была приготовлена отдельная пачка таких сплюснутых друг к другу прикрепленных камышей, и в зависимости от требуемой мелодии их можно было по желанию менять.
Когда, наконец, мы этот наш своеобразный цимбал сдали нашему Шейху и рассказали ему, что именно нас в настоящее время больше всего интересует, он не только благословил нас в целях этого оставить пока монастырь и заниматься интересующим нас вопросом, но даже в наше распоряжение им была отпущена большая сумма денег из накопившихся в монастыре средств.
Тогда-то мы и переселились сюда и стали жить вдали от других людей и вне нашего братства.
Я с этим моим другом жил здесь все время в полном мире и согласии и только недавно я навсегда потерял этого моего незабвенного и незаменимого друга.
Потерял же я его при следующих печальных обстоятельствах.
Несколько недель тому назад он спустился на берег реки Аму-Дарьи в город X. за разными материалами и инструментами.
При выходе из города, с целью возвратиться сюда обратно, „шальная-пуля“ от перестрелки происходившей между русскими и Англо-Афганцами, сразила его на месте, о каком несчастье немедленно дал мне знать случайно-там проезжавший наш общий знакомый сарт.
Через несколько дней я привез его останки сюда и похоронил вон там — и он указал рукой в угол пещеры, где виднелся какой-то странной формы выступ.
Сказав это, Хаджи-Асвац-Трув встал и, делая молитвенные жесты, очевидно за упокой души своего друга, дал нам головой знак следовать за ним.
Мы пошли и попали опять в главный проход пещеры, где это почтенное земное существо остановилось перед одним выступом и на что-то нажало; когда вследствие этого глыба раздвинулась, за ней образовался вход в другое отделение пещеры.
Это отделение, в которое на этот раз мы попали, было по образованию самой природы и еще устроено искусственно в смысле проявленной разумности современных твоих любимцев так оригинально, что я хочу описать тебе его устройство по возможности подробнее.
Стены этого отделения, потолок и даже пол его были обиты несколькими слоями очень толстого войлока. Как мне объяснили после, это случайное природное образование было использовано и приспособлено так для того, чтобы туда не проникали как из других отделений, так и вообще извне ни малейшие колебания ни от каких-либо проявлений, ни от движения, ни от шелеста, ни от шороха, ни даже вибрации, возникающие от- дыхания, производимого где-нибудь вблизи разными как большими, так и малыми, «тварями».
В этом необыкновенном помещении находилось несколько «экспериментальных-аппаратов» струнных форм, и в числе них был один типа того «звукоиздающего-инструмента», какой я привез с собою с поверхности твоей планеты, и какой тип тамошних современных «звукоиздающих-инструментов» твои любимцы называют «рояль».
Крышка этого «рояля» была открыта, и на каждую серию видневшихся под нею струн были особым образом пригнаны самостоятельные аппаратики, которые служили измерителями «степени-животворности-разноисточных-вибраций» и назывались «вибромерами».
Когда я увидел множество этих «вибромеров», в моем общем наличии увеличился существенский импульс удивления до такой интенсивности, относительно которой наш Молла Наср-Эдин выражается следующими словами: «Предел-полной-сытости-есть-лопание».
Во мне импульс удивления уже возник и начал прогрессивно увеличиваться с тех пор, когда я в проходах пещеры увидел газовое и электрическое освещение.
Уже тогда я подумал, откуда это и каким образом это все имеется здесь налицо.
До этого я уже знал очень хорошо, что хотя там эти странные трехмозгные существа опять научились для своего, как они говорят, «освещения» пользоваться такими источниками из космических образований, но материал для их этого освещения ими добывается при помощи очень сложных приспособлений, и такие приспособления доступны там, где имеется большая их группировка.
И вдруг здесь, так далеко от сказанных мест и, главное, при отсутствии вокруг этих мест тех признаков, которыми у современных существ сопровождаются вообще такие возможности.
Когда же я увидел упомянутые «вибромеры» для измерения «степени-животворности-вибраций», во мне импульс удивления, как я уже сказал, увеличился до последней степени.
Больше я удивлялся еще потому, что и относительно этого я тоже уже знал очень хорошо, что в данный период там нигде уже не существовало подобных аппаратов, посредством которых возможно считать какие бы то ни было вибрации, и потому я опять подумал: откуда же у этого почтенного старика, обитающего в этих диких горах, так далеко от существ, составляющих современную земную цивилизацию, имеются такие аппараты?
Несмотря на такой мой интерес, я и на этот раз не решился спросить у почтенного Хаджи-Асвац-Трув объяснений, не решился потому, что опасался, что такое отвлечение в сторону может послужить причиной изменения хода того начавшегося разговора, от которого ожидалось выяснение основного заинтересовавшего меня вопроса.
В этом отделении пещеры находилось много других, пока еще незнакомых мне аппаратов, в числе которых стоял один очень странный, на котором были приделаны несколько так называемых «масок», от которых шли куда-то в потолок пещеры подобия труб, сделанных из коровьих горл.
Через эти трубы, о чем я тоже узнал после, мог извне притекать воздух, необходимый для дыхания существам, находящимся здесь во время экспериментов, так как в это время это помещение закрывалось со всех сторон герметически.
Находящиеся здесь существа во время экспериментов и надевали на лицо сказанные имевшиеся на этом странном аппарате «маски».
Когда мы в сказанном отделении пещеры все присели на пол, почтенный Хаджи-Асвац-Трув между прочим сказал, что за период его исследований ему с его другом дервишем Кербалай-Азис-Нуаран пришлось очень серьезно изучать также все существующие на Земле теории о вибрациях, когда-либо составленные серьезными учеными Земли.
Он сказал: «Мы изучили и ассирийскую теорию, составленную великим Малманашем, и арабскую — знаменитого Сельне-Э-Аваза, и греческую — философа Пифагора, и, конечно, все китайские теории.
Мы делали точно такие же аппараты, на каких производили свои опыты все эти древние мудрецы, и даже к одному из их аппаратов кое-что добавили, и он теперь является главным для моих опытов.
На этом аппарате делал свои опыты Пифагор, и этот аппарат тогда назывался „монохорд“, а теперь, когда я его видоизменил, я его назвал „виброшоу“.
Сказав это, он одной рукой начал надавливать что-то на полу, а другой указал на один, тут же стоявший, очень странной формы аппарат и добавил, что вот и есть этот самый видоизмененный „монохорд“.
Тот аппарат, на который он указал, состоял из одной двухметровой доски, вся передняя половина которой была разделена на отдельные так называемые «лады», в виде грифа звукоиздающего инструмента, называющегося «гитара», и на нем была натянута одна только струна.
На другой половине этой доски было прикреплено множество таких же «вибромеров», какие имелись на струнах рояля, и они приделаны были таким образом, что указывающие их стрелки приходились как раз над упомянутыми «ладами» передней стороны доски.
На задней половине этой доски была прикреплена целая сеть разных стеклянных и металлических трубочек, которые тоже служили для воспроизведения звуков, но звуков, получаемых от вибраций, возникающих от известных движений и течений обыкновенного или искусственно-уплотненного или разжиженного воздуха; для измерения вибраций и таких звуков служили те же вибромеры, которыми измерялись вибрации, возникающие от струны.
В этом месте своих объяснений Хаджи-Асвац-Трув был прерван приходом из другого отделения пещеры мальчика типа так называемого Узбека, который нес на подносе зеленый чай и прибор для него.
Когда мальчик поставил поднос перед нами и ушел, почтенный Хаджи начал наливать в чашки сказанный чай и, обращаясь к нам, шутя произнес следующее изречение, употребляемое в соответствующих случаях в этой местности.
«Давайте воспримем с благоговейным упованием эту благодать природы, дабы мочь хорошо служить во славу ей».
Произнеся это, он продолжал дальше:
«Я уже чувствую, как во мне убывают поддерживающие меня силы, и потому мне необходимо ввести в себя очередную порцию того, что может способствовать воодушевлению всего меня до следующего такого же приема».
И с доброй улыбкой он начал пить чай. Пока он пил его, я решился воспользоваться этим и спросить его относительно некоторых все время волновавших меня вопросов.
Первым долгом я спросил его следующее. Я сказал:
«Досточтимый Хаджи! До сих пор я был вполне убежден, что нигде на Земле не существует аппарата для точного измерения вибраций, в то же время я вижу здесь так много таких „измеряющих" аппаратов. Как это понять? Откуда они у вас?»
На это почтенный Хаджи-Асвац-Трув ответил:
«Эти аппараты для наших опытов сделал мой покойный друг, Кербалай-Азис-Нуаран, и им, главным образом, я и обязан всеми моими достижениями, относящимися к знанию о законах вибраций.
Действительно, — продолжал он, — когда-то на Земле, во время процветания великого Тиклямыша, существовали всевозможные такие аппараты, но в настоящее время подобных аппаратов уже нет, если, конечно, не считать той, так сказать, „детской-финтифлюшки“, существующей в настоящее время в Европе, посредством которой якобы возможно считать вибрации, и которую там, в Европе, называют „сирена". Такую „сирену“ я также имел в начале моих выяснительных опытов.
Эта „сирена“ была изобретена два века тому назад неким ученым физиком „Зебек“, а в половине прошлого века она была якобы усовершенствована каким-то Коньяр-де-ла-Тур.
Устройство этой „детской-финтифлюшки“ состоит в том, что струя сгущенного воздуха из трубки направляется на вертящуюся пластинку с просверленными дырочками. И каждая из этих дырочек по величине точно совпадает с отверстием главной воздушной трубки и при верчении этой пластинки то открывается, то закрывается доступ струи воздуха, идущего в эти дырочки из главной трубы.
И вот, во время быстрого верчения этой пластинки в имеющихся в ней дырках получаются последовательно толчки воздуха, от чего производится одинаковой высоты тон звука, и то число оборотов, которые отмечаются часовым механизмом, умноженное на число дырочек пластинки, и дает число колебаний этого звука в данный промежуток времени.
К несчастью европейцев как первый изобретатель, так и тот, кто усовершенствовал эту „сирену“, не знали, что звук может получаться как от колебаний настоящих вибраций, так и от простого течения воздуха; и эта их „сирена“ звучит только от течения воздуха, но отнюдь не от естественных вибраций, и потому об определении точного числа вибраций по указаниям этой „сирены“ и речи быть не может.
А то, что звук может образовываться от двух причин, а именно от самих естественных мировых вибраций и просто от течения воздуха, — этот удовлетворяющий любопытство факт я сейчас покажу вам на деле».
Сказав это, почтенный Хаджи встал и принес из другого отделения пещеры горшок с цветущими растениями и поставил его на середине отделения пещеры, а сам присел к бывшему «монохорду», созданию знаменитого Пифагора.
Обращаясь к нам, он сказал:
«Я сейчас буду издавать из этих комбинированных трубочек только пять разных тонов звуков, а вы, пожалуйста, обращайте внимание на этот горшок с растениями и посмотрите на часы и заметьте, сколько времени я буду продолжать производить эти звуки, а также запомните числа, которые будут указывать стрелки „вибромеров“ этих звуков».
После этого он небольшими мехами начал вдувать в соответствующие трубки воздух, от чего началась однообразная мелодия пяти тонов.
Эта монотонная мелодия продолжалась десять минут. Мы же не только запомнили указанные стрелками «вибромеров» числа, но и в наших органах слуха даже очень хорошо запечатлелись все эти пять тонов звука.
Когда Хаджи кончил свою однообразную музыку, растения в горшке остались такими же цветущими, какими они были.
Тогда Хаджи от бывшего «монохорда» пересел к звукоиздающему инструменту рояль и, обратив снова наше внимание на стрелки «вибромеров», стал ударять поочередно по соответствующим клавишам рояля, которые начали издавать ту же однообразную мелодию из тех же пяти тонов звука.
А стрелки «вибромеров» и на этот раз стали показывать те же самые цифры.
Не прошло и пяти минут, когда мы, по знаку головы Хаджи, стали смотреть на горшок с растениями и увидели, что растения в горшке начали очень определенно увядать, и когда, опять же через десять минут, почтенный Хаджи прекратил свою музыку, то в горшке были уже только окончательно завядшие и обсыпавшиеся стебельки от бывших цветущих растений.
После этого Хаджи опять присел к нам и сказал:
«Как убедили меня мои долголетние исследования, в мире действительно, как говорит наука „Шат-Чай-Мер-нис“, существуют два рода вибраций, а именно: так сказать, „вибрации-творящие“ и „вибрации-инерционные“.
Как я экспериментально выяснил, самыми лучшими для выявления таких „творящих-вибраций“ могут служить струны, сделанные из одного определенного металла или из кишек коз.
Струны же, сделанные из других материалов, такого свойства не имеют.
Вибрации, исходящие от струн этого второго рода, являются, как и вибрации, полученные от течения воздуха, чисто инерционными. В этом случае звуки получаются от тех вибраций, которые возникают от трения вытекающего того-же воздуха и от механического воздействия вызываемой этим инерции».
Далее Хаджи-Асвац-Трув продолжал:
«Мы свои эксперименты прежде делали с помощью только этого „виброшоу“. Но раз, когда мой друг Кербалай-Азис-Нуаран был по делам в бухарском городе X., он там случайно на аукционе в числе вещей уезжавшего оттуда русского генерала увидел этот самый рояль, и когда он случайно заметил, что струны его сделаны из того материала, который как раз был нам нужен для наших опытов, он купил его и после с большими, конечно, трудностями притащил его сюда на горы.
Когда мы этот рояль поставили здесь, мы настроили его струны точно по тем законам вибраций, которые указываются в древнекитайской науке „Шат-Чай-Мернис“.
Для правильной настройки струн мы взяли тогда не только абсолютный звук древнекитайской ноты „до“, но взяли также, как рекомендовала та же наука, во внимание: и местные географические условия, и давление атмосферы, и форму, и размеры помещения, и среднюю температуру как окружающего пространства, так и самого помещения и т.д. … и даже приняли во внимание, от скольких людей во время наших предстоящих экспериментов могло в этом помещении исходить людских излучений.
И когда мы таким образом точно настроили этот рояль, вот с тех пор действительно исходящие от него вибрации сразу приобрели все те свойства, о которых говорилось в этой великой науке.
Сейчас я вам покажу, что возможно сделать исходящими вибрациями от этого обыкновенного рояля при достигнутых человеком знаний законов вибраций». Сказав это, он опять встал.
На этот раз он принес из другого отделения пещеры конверт, бумагу и карандаш.
На принесенной бумаге он что-то написал, положил написанное в конверт, конверт этот закрепил к висящему с потолка на середине помещения крючку и опять присел к роялю и, ничего не говоря, начал так же, как и в первый раз, ударять по определенным клавишам, от чего опять получилась какая-то однообразная мелодия.
Но на этот раз в этой мелодии всегда одинаково повторялись два звука самой низшей октавы рояля.
Немного погодя я заметил, что моему приятелю, дервишу Хаджи-Бога-Эдину, стало неудобно сидеть, так как он начал переставлять свою левую ногу с места на место.
Еще немного позже он начал гладить свою левую ногу, и по гримасам лица было видно, что эта нога его болит.
Почтенный же дервиш Хаджи-Асвац-Трув на это никакого внимания не обращал и продолжал бить по намеченным клавишам.
Когда он наконец кончил и повернулся к нам, он, обращаясь ко мне, сказал:
«Пожалуйста, друг моего друга, встаньте, снимите сами с того крюка конверт и прочтите, что в нем написано».
Я встал, взял конверт, вскрыл его и прочел следующее:
«У вас обоих от колебаний, исходящих от рояля, на левой ноге на один вершок ниже коленей и на пол-вершка левее от середины ноги должны образоваться так называемые „чирьи"».
Когда я прочел это, почтенный Хаджи попросил нас обоих обнажить указанные места наших левых ног.
Когда мы их обнажили, то у дервиша Бога-Эдина точно на том самом месте его левой ноги оказался настоящий «чирей», а у меня на ноге, к великому удивлению почтенного Хаджи-Асвац-Трув, решительно ничего не оказалось.
Когда Хаджи-Асвац-Трув убедился в этом, он сразу со своего места вскочил, как молодой, и очень возбужденно воскликнул:
«Этого-быть-не-может!!…» — и стал очень пристально смотреть на мою левую ногу как бы обезумевшими глазами.
Так прошло почти пять минут, и я, признаться, в первый раз на этой планете растерялся и не смог сразу найтись, как выйти из создавшегося положения.
Наконец, он сам близко подошел ко мне и хотел что-то сказать, но в это время у него от волнения очень сильно начали трястись ноги, и потому он присел на пол и знаком дал мне знать, чтобы и я сел.
Когда мы уселись, он посмотрел на меня очень грустными глазами и стал проникновенно говорить мне следующее:
«Друг моего друга! В молодости я был очень богатым человеком, таким богатым, что не менее десяти моих собственных караванов с не менее чем тысячей верблюдов в каждом постоянно двигались по всем направлениям великой нашей Азии.
Мой гарем все знающие считали самым богатым и наилучшим на Земле и все прочее в этом духе; словом, я имел и даже в изобилии все, что может дать обыденная наша жизнь.
И все это постепенно мне так надоело и так меня пресытило, что, когда я по вечерам ложился спать, мне с ужасом уже думалось, что завтра повторится то же самое и я должен буду опять тянуть эту же опостылевшую мне „лямку“.
В конце концов мне уже стало невыносимо жить с таким внутренним состоянием.
И как-то раз, когда я особенно сильно ощутил пустоту обыкновенной жизни, во мне впервые возникла идея покончить жизнь самоубийством.
В течение нескольких дней я очень хладнокровно думал и в результате категорически решил это сделать.
В последний вечер, когда я вошел в ту комнату, где я хотел осуществить это мое решение, я вдруг вспомнил, что не посмотрел в последний раз на ту, которая была наполовину причиной в создании и образовании моей жизни.
Я вспомнил мою родную мать, которая тогда еще была жива. И это воспоминание о ней все во мне перевернуло.
Сразу мне представилось, как она будет страдать, когда узнает о моей кончине, да еще таким способом.
Когда я вспомнил ее, мне представилась как бы наяву картина, как она, моя милая старуха, в совершенном одиночестве изнемогает в примирительных воздыханиях и безутешных страданиях, и во мне от этого всего возникла такая к ней жалость, что вызванные этой жалостью рыдания чуть тогда не задушили меня.
Вот только тогда я всем своим существом осознал, кем для меня являлась и является моя мать и каковое неугасаемое чувство должно иметься во мне в отношении ее.
С тех пор моя мать стала для меня источником смысла моей дальнейшей жизни.
После этого всегда, когда бы то ни было, днем или ночью, как только я вспоминал ее дорогое для меня лицо, я с новой силой воодушевлялся и во мне освежалось желание жить и делать все только для того, чтобы ее жизнь протекала для нее приятно.
Так продолжалось десять лет, когда от одной из беспощадных болезней она скончалась, и я стал опять одиноким.
После ее смерти меня вновь с каждым днем начала все больше и больше тяготить моя внутренняя пустота»…
В этом месте своего рассказа почтенный Хаджи-Асвац-Трув, когда его взгляд случайно остановился на дервише Бога-Эдине, опять вскочил со своего места и, обращаясь к нему, сказал:
«Дорогой друг! Во имя нашей дружбы прости меня, старика, что я забыл уничтожить твои страдания, полученные тобой от злоносящих вибраций рояля».
Сказав это, он сел за рояль и опять начал ударять по клавишам; на этот раз он издавал звуки только двух нот: одной — из числа верхних октав рояля и другой — из числа нижних, все время по очереди, причем вначале он почти с криком сказал:
«Теперь, благодаря вибрациям, порождающимся через посредство звуков того же рояля, но уже „доброносящих“, пусть прекратятся страдания моего верного старого друга».
И действительно, не прошло и пяти минут, как у дервиша Бога-Эдина лицо опять просветлело и от громадного ужасного чирья, который до этого времени продолжал еще красоваться на его левой ноге, и следа не осталось.
После этого дервиш Хаджи-Асвац-Трув опять присел к нам и, внешне совершенно успокоившись, начал говорить дальше:
«На четвертый день после смерти моей дорогой матери я как-то сидел в комнате и с отчаянием думал о том, как мне теперь быть.
В это время на улице близ наших окон начал распевать свои священные песнопения странствующий дервиш.
Когда я, посмотрев в окно, увидел, что поющий дервиш был стар и имел очень благообразное лицо, я вдруг решил посоветоваться с ним и сейчас же послал моего прислужника пригласить его к себе.
И когда тот пришел и после обычных приветствий сел на „миндари“, я рассказал ему о моем душевном состоянии, не утаив решительно ничего.
Когда я кончил, странствующий дервиш сильно задумался и только спустя много времени, пристально посмотрев на меня вставая с места, сказал:
«Единственный для тебя выход — отдаться религии».
Сказав это, он, произнося на ходу какую-то молитву, ушел и навсегда оставил мой дом.
После его ухода я опять задумался.
На этот раз результатом моих дум было то, что я в тот же день бесповоротно решил вступить в какое-либо „братство-дервишей“, но только не здесь, на родине, а где-нибудь подальше.
Со следующего дня я начал разделять и раздавать все мое богатство между родственниками и бедными и через две недели навсегда покинул мою родину и приехал сюда, в Бухару.
Уже здесь, в Бухаре, я выбрал одно из многочисленных здешних братств дервишей и вступил в него. Я выбрал такое именно братство, дервиши которого очень славятся в народе строгостью своего образа жизни.
Но, к моему несчастью, дервиши этого братства скоро произвели на меня разочаровывающее действие, и потому я перешел в другое братство; но и там случилось то же самое, и, наконец, я стал считаться дервишем того именно братства, шейх монастыря которого дал мне задачу изобрести тот механический струнный музыкальный инструмент, о котором я вам уже говорил.
И дальше, как я тоже вам уже рассказывал, я очень увлекался наукой о законах вибраций и занимался ею до сегодняшнего дня.
Но сегодня и эта наука заставляет меня переживать то же самое внутреннее состояние, какое я уже испытал в первый раз накануне смерти моей родной матери, любовь которой была во мне единственным очагом тепла и в течение стольких лет поддерживала мою опустевшую и опостылевшую мне жизнь.
Я и до сих пор не могу без содрогания вспомнить тот момент, когда наши врачи сказали мне, что моя мать не проживет дольше завтрашнего дня.
Тогда, в том ужасном состоянии у меня впервые возник вопрос — как же я буду дальше жить?!
Что было со мной после, я вам приблизительно уже рассказал.
Словом, когда я увлекся наукой о вибрациях, я постепенно обрел свое новое богатство.
Эта наука заменила мне мать, и она в течение многих лет стала для меня такою же поддерживающей, верной, не изменяющей, какой была для меня моя родная мать, и по сегодняшний день я жил и воодушевлялся только ее истинами.
До сих пор не было еще ни одного случая, чтобы уже узнанные мною истины, касающиеся законов вибраций, в своих проявлениях не достигали точно таких результатов, какие мною ожидались.
Сегодня случилось в первый раз, что ожидаемых мною с уверенностью результатов не получилось.
Мой главный ужас в том, что сегодня, как никогда, я был внимателен относительно вычислений тех вибраций, какие требовались для данного случая, т.е. я точно вычислил, чтобы предполагаемый чирей образовался на вашем теле на этом именно, а не на другом месте.
А тут случилось небывалое. Его не только нет на указанном месте, но он вообще даже не образовался ни на какой части вашего тела.
Эта наука, которая до сих пор заменяла мне верную мою мать, сегодня мне впервые изменила, и во мне в данный момент — печаль неописуемая.
Сегодня я еще имею возможность примириться с этим величайшим для меня несчастьем, но что будет завтра … я даже не могу себе и представить.
И если я сегодня еще сколько-нибудь могу примириться, то только потому, что я очень хорошо помню слова нашего древнего великого пророка „Исайи-Нура“, который сказал, что „Индивид-не-ответственен-за-свои-проявления-только-в-агонии“.
Очевидно, моя наука, мое божество, моя вторая мать, — тоже в „агонии", если она сегодня мне изменила.
Я очень хорошо знаю, что всегда после агонии наступает смерть.
И вы, дорогой друг моего друга, сегодня невольно стали для меня вроде тех врачей, которые тогда накануне смерти моей дорогой матери объявили мне, что моя мать дольше завтрашнего дня не проживет.
Вы сегодня являетесь для меня таким же известителем, что и этот мой новый очаг завтра потухнет.
Сейчас во мне повторяются те же ужасные чувствования и ощущения, какие я испытал тогда, с момента объявления мне нашими врачами о скорой смерти моей матери, до ее кончины.
Как тогда в этих ужасных чувствованиях и ощущениях была надежда, что, может быть, она не умрет, так же и сейчас во мне теплится что-то вроде такой надежды.
Эх, друг моего друга! Теперь, когда вы уже знаете мое душевное состояние, я вас искренне спрашиваю, можете ли вы мне объяснить, какая сверхъестественная сила была замешана в том, что на вашей левой ноге не образовалось предполагаемого чирья, который обязательно должен был образоваться.
А вера в то, что он должен был обязательно образоваться, давно сделалась во мне крепкой, как „тюклюняйский-камень“.
Она сделалась такой крепкой, неразрушимой потому, что в течение почти сорока лет я денно и нощно настойчиво изучал эти великие законы о мировых вибрациях и понимание их значения и осуществляемости стали для меня как бы моей второй натурой».
Сказав эти последние слова, этот, может быть, последний великий мудрец Земли начал смотреть в мои глаза выжидательным взглядом.
Можешь себе представить, мой дорогой мальчик, мое тогдашнее положение? Что я мог ответить ему?!
Я из-за этого земного существа второй раз в этот день не знал, как выйти из создавшегося положения.
На этот раз к такому моему необычному для меня состоянию примешалась еще моя существенская «хикджнапар», как там твои любимцы говорят, «жалость» к этому земному трехмозгному существу, главным образом, потому, что он страдал из-за меня.
Это получилось тогда так, потому что я ясно сознавал, что если я ему скажу несколько слов, то не только можно было бы успокоить его, но благодаря этому он даже понял бы, что необразованием на моей левой ноге чирья еще больше подтверждается истинность и верность обожаемой им науки.
Я имел полное нравственное право сказать ему правду о себе, так как он по своим достижениям уже был «Кальменуиор», т.е. таким трехмозгным существом этой планеты, перед которым нам Свыше не запрещено быть откровенными.
Но в тот момент я сделать этого никак не мог, так как там же находился также и дервиш Хаджи-Бога-Эдин, который еще являлся обыкновенным тамошним трехмозгным существом, относительно которых еще давно было Свыше клятвенно запрещено существам нашего племени никому и ни в каких случаях не сообщать истинные сведения.
Такое запрещение существам нашего племени сделано было, кажется, по инициативе Пресвятого Ашиата Шиемаш.
Сделано же было это запрещение существам нашего племени главным образом потому, что трехмозгным существам этой твоей планеты необходимо иметь только «знания-бытия».
Всякие же сведения, хотя бы истинные, дают существам вообще только «умственные-знания», а такие «умственные-знания», как я тебе уже когда-то говорил, всегда служат для существ лишь средством для уменьшения возможностей приобрести это «знание-бытия».
А так как для этих злосчастных трехмозгных существ твоей планеты единственным средством для окончательного освобождения их от последствий свойств органа Кундабуфера осталось только именно это «знание-бытия», то потому существам нашего племени относительно существ Земли и был дан такой клятвенный приказ.
И вот потому, мой мальчик, я при дервише Хаджи-Бога-Эдин не решился тут же выяснить этому достойному земному мудрецу Хаджи-Асвац-Трув настоящую причину относительно его данной неудачи.
Но так как оба дервиша продолжали ожидать моего ответа, все же надо было что-нибудь им сказать, и потому, обращаясь к Хаджи-Асвац-Трув, я на этот раз сказал ему только следующее:
«Почтенный Хаджи-Асвац-Трув. Если вы согласитесь получить ответ не теперь, а немного позже, то клянусь причиной моего возникновения, что я дам вам ответ, которым вы будете вполне удовлетворены. Вы убедитесь не только в том, что любимая вами „наука“ есть самая истинная из всех наук, но даже и в том, что после великих ученых святых Чун-Киль-Тез и Чун-Тро-Пел вы являетесь самым великим ученым Земли».
На такой мой ответ почтенный дервиш Хаджи-Асвац-Трув только прижал свою правую руку к области, где находится у земных существ их сердце, а этот жест в этой местности означает: «верю-и-надеюсь-без-сомнения».
После этого он, как ни в чем не бывало, обратился к дервишу Бога-Един и начал опять говорить о науке «Шат-Чай-Мернис», а я, чтобы окончательно замять происшедшее недоразумение, указывая рукой на нишу пещеры, где висело полосами много цветной шелковой материи, спросил его:
«Многочтимый Хаджи! Что это за материи, которые находятся там, в нише?»
На этот мой вопрос он ответил, что и эти цветные материи служат для его опытов, касающихся вибраций, и дальше он продолжал: «Как раз недавно я выяснял себе, какой цвет материи и насколько вредно действует своими вибрациями на людей и на животных.
Если вы желаете, я вам покажу и этот в высшей степени интересный опыт».
Сказав это, он встал и опять вышел в соседнее отделение, откуда вскоре, на этот раз с помощью мальчика, во-первых, пригнал сюда трех четвероногих тамошних существ, называющихся «собака», «баран» и «коза», а во-вторых, принес несколько странной формы аппаратов, похожих на браслеты.
Один из этих особых браслетов он надел на руку дервиша Бога-Эдин, а другой на свою руку, причем во время этого процесса он, обращаясь ко мне, добавил между прочим:
«На вас я не надеваю такого аппарата, на что я уже имею кое-какие уважительные причины».
По одному такому же странному аппарату он надел в виде ошейников на шею упомянутых козы, барана и собаки и, указывая на «виброграммы», находящиеся на этих странных аппаратах, попросил нас, чтобы мы запомнили или записали все цифры, какие указывают стрелки «виброграмм» у каждого из этих разновнешних существ.
Мы посмотрели на цифры, показываемые всеми пятью «виброграммами», и записали их на данных нам мальчиком «блокнотах», как там принято называть «сброшюрованные-записные-листки».
После этого дервиш Хаджи-Асвац-Трув опять сел на войлок и сказал нам следующее:
«У каждой формы „жизни“ имеется свойственный ей одной „итог“ вибраций, который представляет собой совокупность всех вибраций, породившихся из разных определенных органов данной формы „жизни“; а такой итог в разное время у каждой „жизни“ разный и зависит от того, насколько соответствующие источники или органы интенсивно трансформировывают эти разнопричинные вибрации.
И вот, все эти разнородные и разнопричинные вибрации в пределах целой жизни всегда сливаются в общий субъективный так называемый „аккорд-вибраций“ данной жизни.
Возьмите хотя бы в пример меня и моего друга Бога-Эдина.
Вы видите, — продолжал он, указывая мне на имеющиеся на его руке виброграмме цифры.
«Я имею в общем столько-то вибраций, а мой друг Бога-Эдин имеет на столько-то больше.
Это потому, что он гораздо моложе меня, и некоторые его органы функционируют гораздо интенсивнее моих, и „результируют“ в нем соответствующие вибрации гораздо интенсивнее моих.
Посмотрите на цифры „виброграмм“ собаки, барана и козы. У собаки общая сумма в три раза больше, чем у барана, и наполовину больше, чем у козы, и эта собака имеет число вибраций своего общего „аккорда-вибрации" на очень незначительное число меньше, чем у меня и у моего друга.
Нужно при этом сказать, что среди людей, особенно людей последнего времени, можно встретить очень многих, у которых не имеется даже и такого числа вибраций в их общем наличии „субъективного-аккорда-вибраций“, какое число обнаруживается в наличии этой собаки.
Это получилось так потому, что у этих людей, о которых я сейчас упомянул, одна функция, а именно функция эмоции, которая и осуществляет главное количество колебаний „аккорда" жизни, уже почти совсем атрофирована, и поэтому общая сумма „аккорда“ колебаний у них оказывается меньше, чем у этой собаки».
Сказав это, почтенный Хаджи-Асвац-Трув опять встал и направился к тому месту, где находились разноцветные материи.
Оттуда он начал эти цветные материи из так называемого «бухарского-шелка» открывать цвет за цветом, причем каждый кусок материи одного цвета, при посредстве специального устройства блоков, закрывал не только все стены и потолок, но даже и пол всего отделения пещеры, благодаря чему казалось, что все помещение как бы задрапировано материей именно данного цвета. И каждый из этих цветных материалов менял число вибраций всех форм «жизни».
После опытов с цветными материями этот великий земной ученый последнего времени попросил у нас следовать за ним, и мы, выйдя из этого отделения пещеры обратно в главный проход ее, вошли в другой небольшой проход, ведший в сторону.
За нами плелись также со своими импровизированными ошейниками коза, баран и собака.
Мы шли продолжительное время, пока наконец не попали в самое главное отделение этих подземных пустот.
Там почтенный дервиш Хаджи-Асвац-Трув опять подошел к одной из ниш этой большой «подземной-пустоты» и, указав рукой на лежащую там большую кучу тоже какой-то материи очень странного цвета, сказал:
«Эта материя специально ткана из волокна растения „чал-тандр“ и имеет натуральный цвет.
Это растение „чал-тандр“ является одним из очень немногочисленных образований на Земле, окраска которой не только не имеет способности изменять вибрации вблизи других находящихся источников, но и сама совершенно индифферентна по отношению ко всяким другим вибрациям.
Вот почему для моих опытов, относящихся к вибрациям, которые свои возникновения имеют не от краски, а от других причин, я специально заказал такую именно материю и сделал из нее на всю эту большую подземную пустоту нечто вроде большой „палатки“ с такими приспособлениями, чтобы эту самую „палатку“ возможно было передвигать во все стороны и придавать ей какие угодно формы.
И с этой-то оригинальной „палаткой“ я теперь и произвожу свои опыты, а именно те опыты, которые я называю „архитектурными“. А эти архитектурные эксперименты выясняют мне, какие именно помещения и насколько вредно действуют на людей и на животных.
Эти архитектурные опыты вполне меня уже убедили, что не только величина и общая внутренняя форма помещения имеют действительно громадное влияние на людей и животных, но что также и всякие внутренние, так сказать, „изгибы“, „углы“, „выступы“, „изломы стен“ и многое другое, вызывая изменение имеющихся в атмосфере помещения вибраций, всегда способствуют изменению к лучшему или к худшему субъективных вибраций находящихся там людей и животных».
Когда он с этой громадной палаткой начал делать свои опыты, я, между прочим, заметил также то, что изменяющиеся окружающие вибрации, благодаря разным близ находящимся причинам, на общее наличие этих понравившихся тебе трехмозгных существ действуют намного сильнее, чем на тамошних одномозгных и двухмозгных существ.
Это, очевидно, происходит тоже вследствие все тех же ненормальных внутренних и внешних условий их обычного существенского существования.
После этих архитектурных опытов он повел нас еще в другие небольшие отделения, где также демонстрировал много других опытов, согласно которым очень хорошо можно было видеть и понять, какие именно разнопричинные вибрации и как они действуют на «субъективные-аккорды-вибраций» твоих любимцев.
Во время таких опытов были показаны и вытекающие результаты вибраций, образованных от излучений других как разнотипных им подобных, так и двухмозгных и одномозгных тамошних существ, а также вибрации, порождающиеся от их голосов и многих других причинных действий.
Он показал и объяснил между прочим несколько опытов, доказывающих вредное действие на тамошних современных существ от таких причин, которые они же сами, как бы нарочно, производят, особенно за последнее время, в большом количестве, а именно от того, что они называют «произведения-искусства».
Среди этих последних были и «картины» и «статуэтки» и, конечно, их «знаменитая-музыка».
Из всех показанных этим мудрецом опытов выяснилось, что все же самыми вредными для тамошних современных трехмозгных существ являются вибрации, образующиеся в них от их так называемых «медицинских-средств».
Я прогостил в подземных владениях этого настоящего ученого существа четыре земных дня, после чего с дервишем Бога-Эдином вернулся опять в тот бухарский город, из которого мы пришли, и таким образом кончилась моя первая встреча с этим, можно сказать, для твоей «Земли» замечательным человеком.
За те четыре дня, которые я там пробыл, он показал и объяснял нам еще многое другое, касающееся «законов-вибраций». Самым же интересным, лично для меня, было его последнее разъяснение относительно того, почему и каким образом в этой дикой местности, вдали от какого бы то ни было места группировки современных тамошних существ, в этих его подземных владениях имеется газовое и электрическое освещение.
Во время этого своего рассказа это в высшей степени симпатичное земное трехмозгное существо, выясняя один факт, не могло совладать с собой, и у него внезапно потекли искренние слезы, которые меня тогда так тронули, что и поныне не могу этого забыть.
Сведения о некоторых данных, выяснившихся из этого его рассказа, могут для дальнейшего твоего существования служить тебе хорошим материалом для соответствующих сопоставлений и для выяснения всяких результатов от так называемой «субъективной-судьбы», т.е. тех результатов, которые случаются вообще в нашем Великом Мегалокосмосе, где возникают и совместно существуют множества относительно самостоятельных отдельных Индивидуумов.
Бывает часто, что в таких совместных существованиях для какого-нибудь отдельного Индивидуума в процессе личного его существования судьба лично для него складывается абсолютно несправедливо, но от этого для всех прочих, совместно с ним существующих, получается в объективном смысле в избытке справедливые плоды.
Вот почему я и хочу рассказать тебе об этом по возможности подробнее и даже постараюсь пересказать тебе этот его рассказ как можно дословно, ничего в нем не изменяя.
Это было как раз уже перед нашим уходом из этих подземных пустот, именно из того места твоей планеты, которое, между прочим, убедило меня, что результаты достижений разума предыдущих трехмозгных существ — предков даже и там не вполне пропали. Если последующие поколения существ этой странной планеты и перестали сознательно претворять в себе узнанные их предками космические истины, то эти уже узнанные истины, хотя из-за ненормального их существенского существования и не прогрессировали, как это свойственно всюду, но все же автоматически сосредоточились в этом странном подземном царстве твоей планеты в ожидании дальнейшего совершенствования и детализированы для последующих трехмозгных существ.
Итак, когда я спросил относительно возможности в этом его подземном царстве газового и электрического освещения, он и рассказал мне следующее:
«Причины происхождения этих двух родов освещения совершенно различны, и каждый из этих родов освещения имеет свою самостоятельную историю.
Газовое освещение здесь существует с самого начала, и оно устроено здесь по инициативе моей и моего старого друга дервиша Кербалай-Азис-Нуаран.
А что касается электрического освещения, то оно стало существовать здесь совсем недавно, и инициатором его происхождения явился тоже один мой друг, но совсем еще молодой, происходящий из европейцев.
По-моему, будет лучше, если историю каждого рода освещения я вам расскажу отдельно.
Начну с газового освещения.
В те времена, когда мы впервые переселились сюда, не очень далеко отсюда существовало одно святое место под названием „Святая Пещера“, куда в те времена стекались со всего Туркестана разные „пилигримы“ и „богомольцы“.
Относительно этого святого места народное поверье говорило, что когда-то в этой пещере якобы жил известный „Хдрейлав“, который впоследствии был взят „живым“ на небо.
В этом же народном поверии говорилось еще, что взятие его „живым“ на небо произошло для него самого так неожиданно, что он не успел даже потушить освещавший его пещеру огонь.
Это последнее поверье поддерживалось тем, что в этой пещере действительно держался „неугасаемый-огонь“.
И вот, друг моего друга!
Как лично я, так и мой друг дервиш Кербалай-Азис-Нуаран не могли поверить в истинность народного поверья, и потому мы решили доискаться до действительной причины этого своеобразного явления.
Имея в то время достаточно материальных возможностей и располагая необходимыми условиями для исследования этого явления без какой-либо со стороны кого бы то ни было помехи, мы начали искать источник его возникновения.
Оказалось, что недалеко от этой пещеры под почвой протекал ручей, обмывавший среду, состоявшую из таких минералов, совокупность действий которых на воду и порождало отделение воспламеняющегося газа, который через случайные трещины почвы нашел выход в эту пещеру.
Случайно происшедшее почему-либо воспламенение этого газа и дало, очевидно, причину обнаруженного там этого „неугасаемого-огня“.
Когда мы с моим другом определенно выяснили себе такую причину и в то же время обнаружили, что сказанный источник находится недалеко и от наших пещер, мы решили дать искусственно выход этому газу в эти наши пещеры.
И вот с тех пор этот газ стал через проложенные нами глиняные трубы притекать сюда в главное отделение нашей пещеры и оттуда уже был нами при посредстве „бамбуков“ распределен соответственно со здешними нуждами.
Что же касается появления в наших пещерах электрического освещения, то история возникновения его следующая:
Скоро после нашего обоснования в этих пещерах ко мне раз через одного моего старого друга, тоже дервиша, пришел один очень молодой европейский путешественник, искавший знакомства со мной на почве все того же заинтересовавшего меня вопроса о законах вибраций.
Я скоро очень сошелся с ним, так как он оказался, во-первых, очень серьезным в смысле искания истины, а во-вторых, очень добрым и „щепетильным-в-отношении-слабостей-всякого-другого-без-исключения“.
Он изучал вообще законы вибраций, но в его изучениях первенствовали те „законы-вибрации“, которые являются причинами для образования в людях разных болезней.
Во время этих его изучений он, между прочим, выяснил причины возникновения в людях болезни, существующей там под названием „канцер“ или „рак“, и возможность уничтожения в людях этого злостного возникновения.
Он тогда же констатировал и уже мог осуществлять практически ту возможность, что при известном образе жизни и при известной подготовке всякий человек может сознательно вырабатывать в себе такие вибрации, которыми, если заразившийся этой ужасной болезнью будет питаться известным образом в известной последовательности течения времени, возможно ее уничтожение совершенно.
После того как я расстался с ним, мы хотя в течение долгого времени лично не встречались, но сведения друг о друге всегда имели.
Я узнал, что этот мой молодой друг, расставшись тогда со мной, у себя на родине вскорости женился и с этой своей женой последующие годы жил в полной, как у нас здесь в Азии говорят, „семейной-любви-и-при-взаимной-нравственной-поддержке“.
Меня интересовали особенно те сведения о нем, которые касались его достижений в смысле нахождения способа уничтожения в людях как раз причины возникновения именно таких вибраций, благодаря которым окристаллизовываются данные для этой болезни, так как они имели большое отношение к тем некоторым причинам вибраций, выяснение которых за последнее время являлось главным интересом в моей жизни.
Я уже знал, что хотя он общедоступно-выполняемого способа для уничтожения этой болезни еще не выяснил, но за это время до меня часто доходили достоверные слухи, что он, нет да нет, применял к заболевавшим этой болезнью им впервые констатированный, не общедоступный способ и всегда достигал совершенного уничтожения этого ужасного людского бича.
Сведения о таких благоприятных им достигнутых за это время в нескольких десятках случаев результатах доходили до меня очень достоверные.
Случилось так, что, по независящим от нас причинам, в течение около десяти годов я не стал иметь никаких сведений относительно этого молодого европейца.
Я начал уже совсем забывать о существовании его, как однажды, когда я особенно был углублен в мои занятия, я услышал, что кто-то дает наш таинственный сигнал, и когда я отозвался и спросил кто это, я сразу узнал его голос. Он стал просить сделать доступным для него путь для прохода в наши подземные владения.
Нечего и говорить, что мы оба были очень рады снова встретиться и опять начать обмениваться мнениями относительно обоими нами любимого знания о „законах-вибраций“.
Когда улеглось волнение, вызванное этой новой нашей встречей, и когда мы разместили все привезенные этим моим другом на верблюдах вещи, в числе которых, кстати сказать, были современный европейский знаменитый так называемый „рентгеновский аппарат“, около пятидесяти штук „элементов бунзена“, несколько „аккумуляторов“, несколько тюков разного материала для „электрической проводки“. После этого мы начали спокойно разговаривать, и из рассказанного им о себе я с великой скорбью узнал следующее:
Несколько лет тому назад, когда окружающие условия и обстановка, по причинам мировых законов, создались такими, что почти повсеместно на Земле люди не стали иметь спокойствия о завтрашнем дне и оседлого местожительства, он вдруг заметил, что у любимой им жены началась как раз та ужасная болезнь, изыскание средства против которой стало за последнее время одной из главных целей его существования.
Он особенно ужаснулся тому, что, ввиду создавшихся окружающих условий, для уничтожения этой ужасной болезни ему не представлялось никакой возможности применить то средство, которого он достиг и которое единственно только он один пока мог осуществлять,
И когда он немного успокоился от такого ужасного констатирования, он остановился на единственно возможном решении — терпеливо ждать соответствующего времени, а пока постараться создать для своей жены такие условия жизни, чтобы прогрессирующий процесс этой ужасной болезни протекал возможно медленнее.
Прошли два с лишним года; за это время окружающие условия переменились к лучшему и этот мой молодой друг получил возможность подготовить себя, чтобы, наконец, применить известное ему единственное средство от этой ужасной болезни.
Но когда он начал подготовлять себя для применения этого способа, он в один для него печальный день в одном из больших европейских городов во время толкотни по поводу какой-то демонстрации попадает под „автомобиль“ и хотя не совсем погибает, но получает очень серьезные телесные повреждения.
Благодаря этим повреждениям в течение нескольких месяцев, во-первых, жизнь его самого протекает в „беспамятстве“, а во-вторых, из-за отсутствия с его стороны сознательной и намеренной директивы относительно обычной жизни его жены, у последней процесс ужасной болезни начал протекать ускоренным темпом, главным образом, еще и потому, что его жена во время его болезни, не щадя себя, с постоянным беспокойством ухаживала за ним.
И вот, когда этот мой бедный молодой друг, наконец, пришел опять в сознание, то — о ужас!.. — он скоро увидел, что болезненный процесс у его жены уже в последней стадии.
Что делать?! Как быть?! — Благодаря последствиям от полученных им повреждений он пока был еще лишен всякой возможности для подготовки себя и для выработки в себе того качества вибраций, которые требовались для узнанного им способа уничтожения в человеке этой ужасной болезни.
В результате всего этого он, не видя какого бы то ни было другого выхода, решается прибегнуть к тому способу лечения этой болезни, который применяют представители современной европейской медицины и благодаря которому, по их уверению, возможно якобы уничтожить в человеке эту болезнь.
А именно, он решил прибегнуть к так называемым „икс-лучам“.
Началось лечение сказанными лучами.
Во время процесса такого лечения он замечает, что хотя основная „концентрация“ или „центротяжестность“ болезни в теле жены действительно стала как будто „атрофироваться“, но вместе с тем такая же „концентрация“ начала возникать уже в совершенно другой части ее тела.
Спустя несколько месяцев при повторных, как там в Европе говорят, — „сеансах“, в ней начало постепенно обнаруживаться такое же самостоятельное сосредоточение опять на новом, уже на третьем месте.
И в результате всего в один печальный день оказалось, что дни больной уже «сочтены».
Констатировав такой ужас, он, мой молодой друг, решает совершенно отказаться от всяких „мудрствований“ современной европейской медицины и, не считаясь со своим собственным состоянием, начинает вырабатывать в себе соответствующие вибрации и насыщать ими тело больной.
Хотя, благодаря таким почти непреодолимым лично для него трудностям, ему удалось продлить существование своей жены еще почти на два года, но все же в конце концов она умирает именно от этой ужасной людской болезни.
Следует отметить, что в течение последнего периода болезни, когда он уже перестал пользоваться „мудрствованиями“ европейской медицины, в теле жены его были замечены еще две такие же самостоятельные «концентрации».
Более или менее успокоившись после такого ужасного исхода, мой друг опять посвятил часть своего времени любимым изысканиям и изучениям великих мировых законов, и, между прочим, его очень заинтересовали причины, почему во время лечения „канцера“ икс-лучами в теле его жены возникали те им констатированные самостоятельные „концентрации“ этой болезни, которые обыкновенно не происходят и которые при долголетних прежних наблюдениях им никогда не были замечаемы.
Ввиду же того, что выяснения этого заинтересовавшего его вопроса оказались сложными и в окружающих условиях мест тамошнего жительства невыполнимыми, он и решил приехать ко мне и при моем участии выяснить это экспериментально.
Вот почему он и привез с собою все необходимое, что требовалось для таких выяснительных экспериментов.
На другой же день я предоставил ему одно из отделений наших подземных владений и несколько требовавшихся ему так называемых «салькамурских-коз» и все прочее, необходимое для его выяснительных экспериментов.
Вначале в числе других приготовлений он с помощью элементов бунзена установил действие рентгеновского аппарата.
И уже через три дня после его приезда началось то, что и послужило причиной возникновения постоянного электрического освещения в наших пещерах.
Началось же это следующим образом:
Когда мы посредством моих „вибромеров“ начали производить известные опыты и вычисления вибраций электрического тока, выявляющих икс-лучи рентгеновского аппарата, то мы сразу заметили, что число вибраций электрического тока, получаемого посредством бунзеновских элементов, все время то увеличивалось, то уменьшалось, то, так как для наших выяснений число вибраций во время течения электрического тока в известном промежутке времени являлось самым важным, нам стало ясным, что такого рода электрический ток совершенно не пригоден для требуемых нам выяснений.
Такое наше констатирование очень обескуражило и опечалило тогда моего молодого друга.
С этого момента он приостановил начатые эксперименты и начал думать.
Последующие два дня он, даже во время еды, думал не переставая.
В конце третьего дня, когда мы вместе шли в то отделение, где мы обычно имели наши трапезы, и проходили через мостик, имеющийся в главном отделении наших пещер, сделанный над подземным ручьем, он вдруг остановился и, ударив себя по лбу, возбужденно воскликнул: „Эврика!..“
Результатом этого его тогдашнего восклицания было то, что с другого же дня, с помощью нескольких нанятых им таджиков, были притащены из разных имеющихся поблизости древних заброшенных рудников наиболее крупные, доступные для перетаскивания „глыбы“ трех видов „руд“, которые известным порядком были расположены на дне нашей подземной речки.
И дальше, после укладки „руд“ на дне речки, он в высшей степени простым образом от этой речки провел два полюса и соединил с привезенными им и немного измененными аккумуляторами, благодаря чему в эти аккумуляторы начал притекать электрический ток известного ампеража.
И когда через двадцать четыре часа полученный электрический ток в сказанных аккумуляторах пропустили через мои вибромеры, то оказалось, что хотя его ампераж и был недостаточным, но число вибраций, полученных от этого тока, за все время течения через мои вибромеры, оставалось неизменным и абсолютно ровным.
Для того же, чтобы увеличить силу таким оригинальным образом полученного электрического тока, он из разных материалов, а именно: из козьих шкур, определенного сорта „глины“, толченой „цинковой-руды“ и „сосновой-смолы“ — сделал „конденсаторы“, и таким образом и получился электрический ток, требуемый для привезенного им рентгеновского аппарата ампеража и вольтажа.
Благодаря такому оригинальному источнику электрического тока мы окончательно выяснили себе следующее:
Хотя при применении этой современной выдумки для лечения упомянутой ужасной болезни в цельном теле человека место центротяжестности и атрофировывается, но зато оно очень способствует, так сказать, „метастазу“ в другие железы и обсеменению и успешному расцвету ее в новых местах.
И вот, друг моего друга!
После такого выяснения, когда мой молодой друг, удостоверившись, перестал интересоваться увлекшим его в этот период вопросом, уехал опять к себе в Европу и оставил нам для пользования этот им созданный источник, не требовавший никакого ухода и постороннего материала, мы с тех пор и начали постепенно в нужных местах наших пещер устанавливать соответствующие электрические лампочки.
Хотя этот наш оригинальный источник и не был в состоянии вырабатывать столько энергии, чтобы постоянно хватало для всех имеющихся в наших пещерах в соответствующих местах лампочек, но, благодаря тому, что нами всюду сделаны были выключатели, мы пользуемся этой энергией только по мере надобности, и потому она не расходуется понапрасну в прочее время и постепенно накапливается в аккумуляторах другой раз в таком даже количестве, что мы, заведя уже соответствующие приспособления, пользуемся излишеством его для разных наших хозяйственных целей».
В этом месте рассказа Вельзевула у всех пассажиров междусистемного судна Карнак в области внутренней части их ртов ощутилось что-то вроде кислосладкого вкуса.
Это означало, что судно Карнак подходит уже к какой-то планете, а именно к месту непредвиденной остановки, планете «Дескальдино».
Поэтому Вельзевул прекратил свой рассказ и с Ахуном и Хассином разошлись по своим «кешам» для приготовления к спуску на планету «Дескальдино».
примечание автора: Если кто-либо случайно заинтересуется идеями, слегка освещенными мною в этой главе, причем заинтересуется серьезно, а не «кое-как», как обыкновенно заинтересовываются современные люди, и если он при этом располагает для этого требуемым, по моим понятиям, качеством психических, моральных, физических и материальных данных, то я настойчиво советую ему всеми силами стремиться прежде всего добиться всего того, что требуется, чтобы иметь возможность попасть в качестве «все-пра-ва-имеющего-студента» в мою «универсальную-лабораторию», которую я намереваюсь, после окончательной отделки всех моих писаний, иметь при главном отделении учреждения, связанного с последней фазой моей активной деятельности для общечеловеческого блага.